Книга А «Скорая» уже едет - Константин Шох
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Все поворачиваются к ней.
– Да ладно?
– Бабка Клуценко?
– Вы точно к ней звонили? Она же без «Скорой» дня не проживет. По три раза за сутки вызывает.
– Не пустила, – кивает Анечка. – Сказала через дверь, что она сейчас не дома, вот когда домой вернется, тогда и вызовет.
– Совсем с катушек съехала, – качает головой доктор Зябликов. – Сколько лет к ней езжу, она, как нас в квартиру заводила, тут же вещи начинала прятать, потому что мы все – бандиты в белых халатах. Так и говорила. О том, что беспокоит, рассказывает – а сама все прячет, при нас же. А теперь уже и не пускает.
– Это теперь уже к тебе, а, Псих?
– Не ко мне, а к «семерке», – устало отвечаю я. – Я на «психах» два года как не работаю.
– Ну и что, не справишься?
– А зачем она вызывает? – спрашивает Алина.
Понятно, новенькая. Не в курсе специфики вызовов наших «постоянных клиентов».
– Она, милая девушка, уже двадцать три года как вызывает, – поясняет Валя. – Я как сюда молодой и красивой после училища пришла, с первых же дежурств к ней каждое утро и вечер, как на праздник. И все одно и тоже – плохо ей. А как воткнешь в нее что-нибудь, хоть физраствор один, так сразу хорошеет. Часов на шесть. Потом опять вызывает.
– Ну, а диагноз ей какой ставят?
Лавочка вразнобой фыркает и дружно показывает на меня.
– Типичный синдром госпитализма, – пожимаю плечами. – Человек патологически любит лечиться, а чем и от чего – уже неважно. Пока ее лечат, ей хорошо. Только прекращают – ей плохо. И так далее.
– А если не принимать к ней вызова?
– Угу. Попробуй только. Как-то попытались, лет пять назад, адресовать ее с ее болячками к участковому. Вонь поднялась, как от общественного сортира после прорыва канализации. Ей, видишь ли, тяжело ходить в поликлинику через две улицы, но абсолютно не в лом тащиться в управление здравоохранения в центр города писать жалобу.
– Жалобы, – подчеркивает Валя. – И в Горздрав, и мэру нашему, и в край, и в газеты. Президенту вот только… да и то, неизвестно, может, и ему писала.
– Газету я помню, – кивает Зябликов. – «Ненужные люди» статейка называлась. Там все с ног на голову – она-де, ветеран Великой Отечественной, инвалид первой группы, сама в прошлом медсестра, фронт прошла, ноги отморозила, таская раненых. Короче, расписали ее героическую биографию по самое «не балуйся». Бабушка получилась – божий одуванчик просто. И нас также помянули – бессердечные, мол, и бездушные сволочи, которые отказывались к ней на вызовы ездить, когда она несколько раз при смерти была. Ну, журналюгам же только дай тему пообсасывать. После этого на нас свалили сверху строгое распоряжение – от нее и ей подобных принимать все вызовы, даже если их будет по четыре в час поступать. Вот и сели на нас старички, прямиком на загривок, да еще и ножки свесили.
– Ладно, Клуценко, а Лысанова! – восклицает Мила, работавшая в свое время в диспетчерской. – Тоже маразм ходячий. Звонит и спрашивает: «Вы не знаете, я сегодня “Скорую” вызывала или нет?». И так весь день…
– Она сейчас уринотерапию практикует, – хихикает Анечка. – Там такая вонь в квартире, что топор вешать можно.
– И вызывает обалденно! – поддерживает Мила. – «Адрес говорите». «Да тут вот, рядом с вами». «Где – рядом? Дом, квартира какая?». «Ну… вот там вот, окно, где свет горит. Ну, вы знаете!»
Дружно смеемся. Действительно, бабушка Лысанова такое частенько практикует. Я успел с ней познакомиться за два года работы на «общей» бригаде.
– НА ВЫЗОВ БРИГАДАМ – ТРИ, ЧЕТЫРЕ, ПЯТЬ, ШЕСТЬ, ДЕВЯТЬ, ДЕСЯТЬ, ЧЕТЫРНАДЦАТЬ, ВОСЕМНАДЦАТЬ! ОДИН – ДВА, ВЫЗОВ СРОЧНЫЙ!
Валя швыряет недокуренной сигаретой в громкоговоритель.
– Чтоб вы уср…сь!
Первыми с места срываются «реанимальчики». У них почти каждый вызов – срочный. Персонал начинает расходиться. По всему двору захлопали двери машин. Я, нехотя оторвавшись от лавочки, направляюсь в заправочную за сумкой, когда в спину мне ударяет свет фар.
– Антоха, – зовет Сергей.
Поворачиваюсь и вижу два знакомых «Лексуса», с трудом лавирующих между разъезжающихся «ГАЗелей».
– Твои знакомые, никак?
– Мои, – прищуриваюсь, тщетно стараясь разглядеть лица сквозь тонированные стекла. – Машины те же.
– Помочь?
– Будут бить – услышишь, – угрюмо шучу я, направляясь в заправочную. Бить, конечно, меня не будут – не в том они положении – но и встречать их реверансами на крыльце я не намерен. Пусть побегают за мной.
– Антоха, если буду деньги предлагать – будь осторожен. Не продешеви! – кричит вслед Серега.
– Не учи ученого.
По пути меня останавливает Алина, несущая извлеченную из бригадной ячейки терапевтическую сумку.
– Это… к тебе там приехали? Те самые?
– Нет, это так, ерунда, – небрежно отмахиваюсь я. – Знакомые решили навестить.
– И почему я тебе не верю? – улыбается девочка.
– Действительно, – улыбаюсь в ответ.
– Алиночка, хватит с молодым человеком любезничать, – пропыхтела проносящаяся мимо Дарья Сергеевна. – Там у нас «сердце болит» у дедушки, понеслись!
Алина, слегка поколебавшись, перехватила ручку тяжелой сумки двумя руками и, поднявшись на носках, коснулась губами моей щеки.
– Будь осторожен…
И убежала. А я остался стоять столбом посреди коридора, подталкиваемый с двух сторон людским потоком, глядя ей вслед.
– Отойди, Псих, мешаешь, – пихнул меня кто-то в плечо. Я послушно отошел, встряхнул головой и побрел в заправочную, чувствуя, как к щекам прилипает жар и бешено колотиться сердце. Господи, да что со мной? Как мальчишка себя веду неполовозрелый, честное слово!
Когда открывал дверцу ячейки, где стояла моя сумка, в коридоре раздался знакомый голос:
– Слющай, гдэ здэсь у вас такой Антон работаэт, э?
– А вы кто? – рявкнул в ответ стервозный фальцет.
Так, на «направление» села Инна Васильевна. Очевидный минус – ночь мы точно не поспим, потому как она уже лет двадцать как не работает на выезде и чувство жалости к бригадам у нее напрочь атрофировано. Один маленький, но плюс – сейчас мои «знакомые» выхватят по первому разряду.
– Нам Антон нужэн, гаварю! – повышает голос толстяк. – Есть он, нэт?
– Да мне плевать, кто вам нужен! Я вас знать не знаю, и Антона вашего тоже!
– Ти зачэм так разговарываэшь, э?
– Ты меня еще поучи, боров! – взвивается Инна. – Тебе сколько лет, что ты тут меня воспитывать начинаешь?!
– Слюшай, зачэм тэбэ лэт, а? – присоединяется женский голос – тоже знакомый, естественно. – Тэбэ русским язиком гаварят…
– Это ты у себя на пальме «рюсським язиком» называй! Отвали от окна, пока милицию не вызвала!
Ладно, пора и мне
