Книга Когда мы научимся летать - Геннадий Вениаминович Кумохин

оказалось.

— Вот такая цена всем нашим клятвам верности, если в первый же вечер разбежались, — мелькнуло у нее в голове.

В продолжение всего вечера Андрей не отходил от Иринки ни на шаг, и она танцевала только с ним. Она решила, что для первого дня знакомства этого достаточно. И когда Андрей предложил провести ее домой, ответила, что она возвращается вместе с девчонками, но он может идти вместе с ними.

Так она говорила всегда, если не хотела оставаться с парнем наедине.

К последнему танцу девчонки все-таки собрались вместе. Дорога домой показалась Иринке значительно короче, потому что Андрей без конца веселил компанию, так что тени буквально шарахались от дружного хохота.

Иринка жила дальше всех, поэтому последние метры они шли с Андреем вдвоем.

У калитки сказала:

— До свидания.

Прокралась в дом, разделась и мгновенно уснула.

Прошло всего несколько дней их знакомства, а ей казалось — годы. Андрея сразу приняли в компанию. Он был низменно весел и для всех как-то удобен.

На пляж он являлся позже всех и начинал колобродить. То придумает совершенно немыслимые шапочки, то битву всадников на лошадях.

Однажды достал две старые плоскодонки, и они отправились вниз по реке в поход к заброшенной мельнице. Сыро, темно кругом, а он рассказывает историю о мрачной славе этого места. Невольно встанешь с камня, который оказывается развалиной старинной мельницы. В темной глубине омута притаилась тайна.

А тут Андрей клянется, что это место невозможно сфотографировать. Девушки недоверчиво хмыкают. Он берет фотоаппарат, снимает, а на следующий день действительно приносит засвеченную пленку, причем остальные кадры оказываются нормальными.

В другой раз он приволок огромный букет цветущей акации, и вся комната наполнилась сладким дурманящим ароматом весны. Иринка никак не могла добиться, где он взял эти белые грозди в средине лета.

Признаться, ей не очень нравилась его бесшабашная веселость, которая казалась девушке скорее напускной, чем искренней. Гораздо больше ее привлекали часы, когда они оставались вдвоем.

Он казался грустным, говорил мало, и слова давались ему с видимым трудом. Но вместе с придуманной им ролью массовика-затейника, словно старая кора с дерева, спадало его позерство, и он становился самим собой.

Андрей редко рассказывал о себе, но эти немногословные рассказы Иринка слушала с большим вниманием. Андрей хорошо учился, но после окончания школы заболел менингитом. Сейчас он уже здоров, разве что иногда побаливает голова.

Он с детства увлекался фотографией, и поэтому, когда представилась возможность, с охотой превратил развлечение в работу.

Денег получает достаточно, особенно летом, когда в санатории много отдыхающих, а в городке полно приезжих. Он и после школы не знал, где учиться дальше, а теперь ему и вовсе расхотелось поступать в институт.

Девушка чувствовала, что за этими словами таится неуверенность в себе, и принималась убеждать, что ему обязательно следует учиться дальше. Постепенно Андрей стал как будто соглашаться с ней.

Зато гораздо охотнее рассказывал он о мастерстве фотографии. По его словам, можно быть не только фотографом, но и художником одновременно.

Здесь уже Иринка выражала сомнения. Она была тогда просто не искушенной девочкой, и ей только предстояло изучать в институте курс истории искусств. К тому же это было так давно, в эпоху черно-белой фотографии и за много лет до появления компьютерной графики.

Тем более удивительно, что этот юноша доходил до всего самостоятельно.

Андрей горячился и принимался доказывать, как это важно — правильно видеть. Тогда в самых простых вещах открывается удивительный мир. Он говорил, что просто ненавидит большинство своих работ, в которых портреты выходят бездушными, а позы — нелепыми. Он печатает снимки, и ему становится противно и стыдно за фальш этих поз и выражений. В них нет жизни, потому что нет движения.

Он говорил, что иногда прямо танцует от радости, когда ему удается поймать мгновение. Без чувства и интереса нельзя снимать даже кусты и деревья.

Честно говоря, Иринка не могла этого понять: любовь и ненависть фотографа… Нужно ли это?

Он останавливался на полуслове, заметив, что она слушает рассеянно, и снова становился грустен и молчалив. Иринка знала, что Андрей избалован вниманием женщин и, очевидно, не привык долго быть воздыхателем. Она была готова противостоять ему, но он ничего не предпринимал, и ее предубеждение постепенно рассеялось.

Так проходил день за днем, заканчивался июль, приближался ее день рождения, и Иринка уже представляла, какое платье она наденет на свой день рождения, и как она будет танцевать с Андреем в этот день.

Она проводила с ним целые дни, и ей не было скучно. Третьим был фотоаппарат ФЭД.

Андрей снимал почти беспрерывно. Деревья, листву, освещенную солнцем, и светом уличного фонаря, излучину реки, бегущую трясогузку, мимику и жесты людей.

Он настойчиво приглашал девушку смотреть на мир его глазами, его цепким взором фотографа, и она постепенно все больше попадала под его влияние.

Андрей работал очень быстро и иногда приносил снимки уже на следующее утро.

Юным читателям, привыкшим к цифровым фотоаппаратам или, тем более, к смартфонам, напомню, что с пленочным фотоаппаратом все было гораздо сложнее. Пленку нужно было сначала проявить, потом фиксировать, а затем уже печатать каждый снимок отдельно. Последний этап был особенно длительным.

Иринка удивлялась, когда же он успевает, ведь не печатает же ночью. Оказалось, что это именно так. Тогда она поняла значение его поздних утренних визитов и происхождение темных кругов под глазами.

Ей было жаль парня, и она серьезно ему выговаривала. Андрей отвечал, что давно привык так работать, когда никто не мешает, и получается лучше и быстрее, чем днем.

Однажды вечером он привел девушку в свою мастерскую. Она располагалась в маленьком подвальчике одного из немногих двухэтажных домов на центральной улице городка.

Андрей принялся колдовать над пленкой, а Иринка расшалилась, выдвинула ящички письменного стола, стала вертеть свертки и рассыпала пачку фотографий.

Ей бросился в глаза портрет девушки. Лицо, повернутое в профиль, было почти неразличимо. Свет падал и освещал только волосы: огромный, по тогдашней моде, шиньон, небрежно сколотый, так что выбившиеся пряди слегка завивались на виске и затылке. Было такое ощущение, что они светятся сами — так странно дробились в завитках и исчезали в их сиянии тени.

Иринка схватила этот снимок и спросила у Андрея:

— Кто это?

Он, казалось, смутился:

— Отдай, это одна моя знакомая. Ты ее не знаешь.

— А почему ты не сделаешь ни одного моего снимка? Ведь ты фотографировал меня много раз.

Он помедлил и сказал:

— Погоди, немного, еще увидишь, — и заторопился выключить свет, оставив только маленькую лампочку красного