Книга Красный дождь в апреле - Лев Александрович Бураков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Они вас сагитирует, полковник! — ехидно посочувствовал Егоров, — обратит вас в свою веру…
Дутов улыбнулся. Но глаза его еще более почернели.
— Ха, ха, видите, как я спокойно беседую с тоб… вами! С вами, дорогой голубчик мой. Пугачевец иудейский! Не знаете вы русскую душу, рассейский, так сказать дух…
— Перед кем играете, атаман, — Цвиллинг вскинул голову. — Русский в душе — бунтарь. История тому свидетель. И долготерпение его от мудрости, а не от тугодумия и от обожания монархии, как вам это кажется…
— Цыц, — тихо процедил Дутов, — кончай агитацию. Не тебе с твоим немецким шпионом Лениным судить о России!
— Народ судит, — просто ответил Цвиллинг. — А шпион — не Ленин, а вы и вам подобные, кто зовет не дозовется англичан да французов… Кто Русь любому отдаст — лишь бы у власти самим остаться. Поняли, что всему миру вызов брошен. Революция-то не только русская, а мировая! И Ленин — наш, всего мира, народный! Боитесь его и…
Дутов криво улыбнулся. Слез со стола и вплотную подошел к Цвиллингу:
— Красиво! Ох, научились говорить красиво, — он еще раз ехидно улыбнулся и тут же вдруг посуровел, жестко, как на плацу, отчеканил, — но еще не всему научились. Кузнецов! Увезите его в Павловскую станицу. Там наши казаки «доучат» комиссара! Пусть приговор ему вынесет сам народ. Там поагитируй.
И тихо, себе будто в оправдание добавил: — сам себе казнь выбрал… Не я…
XVIII
Вставало утро. Восток мерцал розовыми отсветами. Тихо. Покойно. Будто ничего не произошло… Ленька бежал, не разбирая дороги. Лишь у вокзала смог отдышаться, зло всхлипнул и побежал снова.
— Наташа! — заорал он с порога, — забрали. Всех!
Наташа подскочила к нему, схватила его голову теплыми ладонями. Она, несмотря на столь ранний час, была одета. Или она не раздевалась?
— Тише, детей разбудишь. Кого забрали? Когда?
Ленька, не раздеваясь, прошел к столу. Сел. Ноги дрожали.
— Кого? Всех. И Михалыча, и Цвиллинга, и всех, человек сто…
— А ты как же?
— Я… я убежал…
Тут лишь он пришел в себя. Всех схватили, а он? Он убежал. Позорно сбежал! Ленька не мог поднять глаз.
Он встал. Вздохнул громко. Одернул ватник.
— Пойду я, Наташа.
— Куда?
— Ко всем пойду, туда…
— Зачем? — Наташа провела ладонью по глазам, пристально посмотрела на Леньку, — эко герой нашелся. Правильно сделал, что спасся. Молодец! А в тюрьме еще насидишься, успеешь…
Ленька удивился: говорила Наташа спокойно, ласково. А ведь это он должен ее успокаивать! Разнюнился!
— На, пей! — Наташа поставила перед ним чашку молока. Это была большая чашка с голубыми цветочками. Из нее пил Михалыч. Ленька глотнул и отодвинул чашку.
— Что ж делать, а? Эх, наган мой у Цвиллинга…
— Ну, теперь о нагане забудь, — Наташа придвинула чашку к Леньке, — оружие — вещь опасная, не игрушка…
— Что с ними будет? — Ленька смял вопрос. Ведь Наташа сама беспокоится: вон руки бегают по столу, вытирает клеенку до дыр.
— Ты, Лень, вот что: отдохни малость и жми к Левашовым. Знаешь их?
— А как же, — ответил Ленька и голос его сорвался, — дядя Андриан?
— Да. Скажешь ему обо всем. Ну и передашь, что эта квартира наша пока неизвестна… Короче, Андриан знает, что делать. А к чаю приходи. Будем ждать.
К Левашову Ленька добрался только часа через два. Казаки были повсюду. Казалось, весь город превратился в вооруженный лагерь, Приходилось обходить вкруговую, пережидать в проходных дворах.
Что может сделать Левашов? Чем помочь? Ленька еле сдерживал слезы. Все пропало. Всех арестовали дутовцы. У них вон какая сила!
У Левашова сидело несколько человек. Среди них был и знакомый железнодорожник, Моисеев с Аренды. Он кивнул Леньке, как старому знакомому. Говорил коренастый, усатый и широкоскулый рабочий.
— …надо создавать отряды. Ночные события в Караван-Сарае ясно показали, что Дутов окончательно решил захватить власть в свои руки. Терпеть контрреволюцию нельзя дальше…
Ленька прошел к Левашову, шепнул:
— Знаете уже? Что с Цвиллингом?
— Погоди, садись. Продолжай, Костя!
Широкоскулый рабочий, будто отгадав Ленькин вопрос, продолжал:
— Цвиллинга отправили в Павловскую станицу, повезли в автомобиле. Сам адъютант Кузнецов возглавлял конвой. Ясно, Дутов рассчитывает на самосуд. Положение тяжелое. Более тридцати наших заключены в тюрьму, охрана усилена юнкерами. Дутов стягивает не только оренбургских казаков, появились уральские. Расчет ясен: отрезать от Москвы и Питера хлебную Сибирь…
Ленька хотел было сесть за стол, но Моисеев показал ему в угол, на кровать. На кровати уже сидел паренек в замасленной куртке. Шея была замотана красным шарфом.
— Саня, Александр, — протянул ладошку паренек, метнул на Леньку черным пытливым глазом и тут же отвернулся, сосредоточенно вслушиваясь в разговор.
Через минуту паренек наклонился и зашептал на ухо Леньке:
— Ты от кого пришел? Много ваших?
Он спрашивал так, будто не ждал ответа. Заранее все знал… Ленька удивленно посмотрел ему в лицо: о чем это спрашивает, от кого это он пришел? От кого? От себя…
А собеседник сидел и уже слушал говорившего рабочего, будто не он спрашивал Леньку. Чудной какой-то… Глаза чуть косят, татарские. Нос длинный, худой, с глубоко вырезанными крыльями… Подумаешь, длинноносик выискался, кинет слово и будто не он спрашивал! Скажет еще чего, — решил Ленька, — тоже внимания не обращу. Что я ему?
— Ты где живешь? — спросил неожиданно громко Санька. И Ленька машинально ответил:
— У станции…
И тут же проклял себя: незачем было отвечать, эх, не выдержал характера.
— Тише там! — прикрикнул на них Левашов, — пацаны, расшумелись!
«Надо что-то делать, — думал Ленька, — что, если добраться до Павловской и помочь бежать Цвиллингу? А вдруг уже поздно?!»
— Дутов пытается обезглавить Советы, — все говорил широкоскулый Костя, — сегодня он арестовывает ревком, а завтра решится на разгром мастерских. Он всех нас уничтожит поодиночке…
Ленька похолодел. От бессонной ночи и голода кружилась голова. Липкий пот то и дело выступал на лбу и ладонях. «Бегаешь, а на тебя всем тьфу! Только и слышишь: «Паренек, спасибо. Мальчик, уйди, не мешай». И ничего не сделаешь…» От обиды защипало глаза. Что он может сделать? Ничего? Ничего… Он потихоньку встал и вышел на воздух.
Ленька шел и думал. И бессилие его угнетало все больше и больше. Идти к Красинским? Зачем? Да и почему они не были в Караван-Сарае? Может пьют с поручиком кофе? А Ева?
Неужто и Ева испугалась и не пришла?
Бурчак говорил, что Красинская — жена видного революционера. И что же? Жена…
