Книга Ум в равновесии. Медитация в науке, буддизме и христианстве - Б. Алан Уоллес

коренными причинами зла и страданий страстное желание и неведение. Хотя христианские и буддийские созерцатели придерживаются разных представлений о самой природе этих причин, в целом их диагноз относительно истока мучений совпадает: он касается работы человеческого ума. Рассматривая вопрос о происхождении добра и зла, радости и горя, Будда провозгласил: «Всем вещам предшествует ум; они проистекают из ума и состоят из ума»[74]. Учитывая, что в поисках подлинного счастья и смысла ум играет главенствующую роль, он заслуживает самого тщательного наблюдения. Осуществить это наблюдение можно с помощью систематичной созерцательной практики.

Наблюдение за умом

В библейском контексте практику тихого наблюдения за умом можно понять в контексте четвертой заповеди: «Помни день субботний, чтобы святить его». Августин утверждал, что эта заповедь призывает нас взращивать безмолвие сердца и спокойствие ума. «Это святость, — писал он, — потому что здесь пребывает Дух Божий. Именно это и есть подлинный праздник, тишина и покой… своего рода день субботний нам предложен в нашем сердце». Развивая эту мысль, он утверждает, что Бог словно бы говорит: «перестаньте быть столь беспокойными, усмирите шум в своем уме. Отпустите пустые фантазии, которые заполоняют вашу голову». Бог говорит: «Успокойтесь и познайте, что Я — Бог» (Псалом 45)[75].

Этой медитативной практике явно учил Евагрий Понтийский, который составил рекомендации для начинающего созерцателя: «Пусть он тщательно наблюдает за своими мыслями. Пусть наблюдает за их интенсивностью, периодом их угасания; пусть следует за ними, когда они поднимаются и опадают. Пусть он тщательно замечает сложность своих мыслей, их периодичность, вызывающих их бесов, порядок их очередности и природу связанных с ними ассоциаций»[76]. Говоря о бесстрастном осознавании мыслей и чувств, Евагрий учил своих последователей тихо наблюдать за мыслями и чувствами, не погружаясь в них[77].

Греко-православные созерцатели сохранили эту традицию развития самоосознавания посредством наблюдения за умом. В этом процессе мы развиваем качества бдительности (непсис) или различения (диакризис), позволяющие нам отличать друг от друга благие и дурные помыслы[78]. Как красноречиво пишет современный исследователь Мартин Лэрд, подобная практика до сих пор применяется христианскими созерцателями: «Когда вытесненный материал проникает в сферу осознавания — а Томас Китинг называет это „выгрузкой бессознательного“[79], — мы можем ощутить значительную боль. Тем не менее такова сущность освобождающей интеграции: мы допускаем в сферу осознавания то, что прежде было от нее сокрыто. Пока мы этого не увидим, мы не поймем, что внутри нас уже было что-то невероятно обширное и сакральное — эта безмолвная страна, сокрытая глубже, чем обсессивные умственные модели»[80].

В буддизме также присутствует древняя и высокоразвитая традиция наблюдения за умом. Один из методов, которые Будда преподал для противодействия отвлечениям, состоял в том, чтобы сфокусировать внимание на некоем достойном объекте, а затем отпустить его и просто покоиться во внутреннем памятовании и привольном состоянии, без какого-либо мышления или активных изысканий[81]. Искусный практикующий, говорил он, сосредотачивает и очищает ум, ясно постигая его характерные черты. При этом без подобного различающего осознавания ум не будет ни сосредоточен, ни очищен[82].

Особый упор на практике успокоения ума в его естественном состоянии делала традиция махаяны, которая постепенно распространилась из Индии в Непал и затем Тибет. Непальский буддийский созерцатель XI века Майтрипа, например, учил практике устойчивого наблюдения за любыми добродетельными и недобродетельными мыслями, которые возникают в уме, — без желания или отторжения. Благодаря этому, утверждал он, мысли угасают сами собой, и явно проявляется ясное, пустое осознавание, не имеющее других объектов, помимо самого себя[83]. Панчен Лосанг Чокьи Гьялцен (1570–1662 гг.), наставник Пятого Далай-ламы Тибета, объяснял эту практику следующим образом:

Какие бы мысли ни возникали, не подавляя их, распознавайте, из чего они проявляются и в чем растворяются. Сохраняйте фокусировку, наблюдая за их природой. Таким образом движение мыслей постепенно прекратится и проявится неподвижность… каждый раз, когда вы наблюдаете за природой любых возникающих мыслей, они будут сами собой исчезать, после чего проявится пустота. Подобным образом, если вы проверите ум, когда он остается без движения, то увидите незамутненную, ясную и явную пустоту, без каких-либо различий между первым и вторым состояниями. Это переживание широко известно практикующим и называется «единство неподвижности и движения»[84].

Этой практикой давно занимается школа великого совершенства (дзогчен) в тибетском буддизме — школа, которая сосредоточена на постижении природы осознавания. Дуджом Лингпа (1835–1904 гг.), один из величайших созерцателей XIX века в этой традиции, писал: подобного рода медитация особенно подходит людям с испытывающим стресс телом и возбужденным, грубым умом[85]. Кажется, так можно было бы описать почти всех жителей современного мира! «Подобным людям, — писал он, — следует расслабиться и допускать мысли так, как есть, непрерывно наблюдая за ними с непоколебимым памятованием и тщательным самонаблюдением»[86]. В этом случае движение мыслей не прекращается — но, если мы не теряемся в них, как обычно, мысли оказываются озарены памятующим осознаванием. Дуджом Лингпа продолжает: «Если вы постоянно посвящаете себя этой практике во все периоды — как во время сессий медитации, так и между ними, — в конечном итоге все грубые и тонкие мысли успокоятся в пустом пространстве сущностной природы вашего ума. Вы достигнете неподвижности в непоколебимом состоянии, где будете переживать радость, подобную теплу огня, ясность, подобную заре, и неконцептуальность, которая подобна океану, который не колеблют волны»[87]. Его описание этой практики отличается такой ясностью, что есть смысл привести из него длинную выдержку:

Видимости и осознавание становятся одновременными, так что проявления, как кажется, освобождаются, как только их наблюдаешь. Таким образом, появление и высвобождение происходят одновременно. Как только что-то проявляется из собственного пространства, оно высвобождается обратно в него же — как молния, которая вспыхивает в небе и в нем же исчезает. Поскольку мы приходим к этому, глядя вовнутрь, подобное называется освобождением в пространстве. Все это на самом деле есть объединение и однонаправленная фокусировка памятования и видимостей. Когда все приятные и неприятные опытные видения растворяются в абсолютном пространстве, сознание покоится в собственной безупречной, лучезарной ясности. Какие бы мысли и воспоминания ни возникали, не цепляйтесь за эти переживания; не видоизменяйте и не судите их, но позвольте им возникать, пока они рыскают туда-сюда. Благодаря этому усилия, связанные с явным, устойчивым постижением, — как в случае с мыслями, которые ухватывает напряженное памятование, — сами собой исчезают. Подобные усилия побуждают неудовлетворенный ум бесконтрольно гоняться за умственными