Книга Русская готика - Михаил Владимирович Боков

делал особенно мерзко. Черешневые косточки летели прямо на пол – там, где находился Асман. Он выплевывал их так непринужденно, словно гулял по улице, а не вселился в тесную комнату, где помимо него живут еще два или три человека. В его голове даже не возникало мысли о том, что это может причинить другим неудобства. Когда же я сделал ему замечание, попросил взять веник и убрать за собой, он обиделся – сказал, что я не имею права приказывать ему, потому что жить в общагу его пригласил не я, а террорист. Это была странная логика, но я тоже сделал ошибку – нужно было настоять, заставить его, даже пусть для этого пришлось бы подраться.

Для описания любовных похождений Асман выбирал самые паскудные слова. Все у него в Москве были «лярвами», «сосками», «дойками». Смотреть, как этот красивый мужчина любуется собой в зеркале и бахвалится тем, что «отодрал московскую соску», было невыносимо. В такие моменты мне хотелось сбить его с ног и пинать, пинать до тех пор, пока не сотрутся последние следы его бахвальства и красоты, пока их не смоет кровью, криками и ужасом. Только это действие и мог бы понять глупый Асман. Но я – интеллигентски, слюнтяйски, трусливо – молчал.

Сам террорист, который привел Асмана к нам жить, в итоге и выгнал его. Его тоже достало Асманово разгильдяйство, и в один прекрасный день он вытащил сумку с его вещами за дверь и приказал: «Убирайся!» Асман не посмел перечить. С понурым видом он вышел за дверь, и больше я не видел его никогда. Если я правильно понял, то он хотел сделаться актером в Москве, этот Асман. В то же время я ни разу не видел, чтобы он ходил на какие-то кастинги, что-то пробовал в этом направлении – он мог только бесконечно пиздить о том, как круто будет выглядеть в кадре и какие великие роли получит. Он хотел сыграть милиционера в телесериале и, кажется, был уверен, что продюсеры сами должны найти его – выцепить из толпы где-нибудь в метро, заметив Асманову античную внешность, и привести в кино, в красивую жизнь.

После ухода Асмана третья кровать в нашей комнате пустовала недолго. Однажды я пришел и увидел, что на ней спит незнакомый смуглый мужик. «Это Аслан, – представил мужика позже террорист. – Пока будет жить с нами». «Аслан такой же мудак, как Асман?» – поинтересовался я. «Аслан мой брат», – обиженно ответил тот.

Аслан действительно оказался другим. Он был вежливым, добродушным, улыбчивым – словом, полная противоположность предшественнику. По его словам, он приехал в Москву, чтобы попасть в борцовский клуб ЦСКА. Что-то у него не срослось в клубе, потому что пробыл Аслан с нами недолго – через три недели он уже сидел в обратном автобусе на Махачкалу, увозя с собой в память о столице фирменную ЦСКА-борцовку с эмблемой клуба и два модных джемпера, купленных на распродаже в магазине «Zara» на Тверской.

После Аслана был Ибрагим. Потом были Аким и Абдулла (поочередно один из них спал на кровати, а другой на полу), вслед за Акимом и Абдуллой к нам вселился Аслан номер два. Однажды ночью, когда я явился в общагу, в комнате на меня прыгнул с ножом неизвестный. Позже оказалось, что это наш гость, который подумал, что я грабитель. В другой раз я застал два неизвестных тела в собственной кровати – они сказали, что террорист пустил их пожить, пока они не найдут работу в столице.

Один из дагестанцев, уходя, украл часть моих книг – не помню, кто из них. Другой повадился носить мои футболки, потому что, как заявил он сам, они ему очень шли. Третий нашел мою заначку и растратил деньги, но на мои расспросы упорно мотал головой: «Не-е, брат. Ты сам потратил». Незаметно для меня странные причинно-следственные дагестанские связи вдруг стали определять большую часть моей жизни. Я стал делать многие вещи с оглядкой на мнение и возможную реакцию соседей (самой частой реакцией была презрительная усмешка); я контролировал слова, чтобы не провоцировать их гневные припадки (которые становились все чаще); наконец, я научился не вступать с ними в дискуссии о Боге (каждый второй из соседей считал своим долгом узнать, верующий ли я, в какого бога верю, а затем сообщить, что другого бога, кроме Аллаха, нет). Но все эти люди были преходящи, они ненадолго оставались в моей жизни. В то же время террорист обосновался в ней капитально, и именно с ним развернулась основная борьба. Борьба, в которой я, к своему сожалению, проиграл – частично из-за собственной нерешительности, частично из-за незнания законов, по которым определяют свою жизнь горцы.

Все началось еще во времена казаха – именно его забывчивость стала поводом к началу боевых действий. Дверь нашей комнаты в общежитии имела два замка, один из которых мы никогда не закрывали. Точнее, террорист с казахом могли закрывать его, когда жили вдвоем, но с появлением третьего человека от этой затеи пришлось отказаться. Все дело в том, что ключей от второго замка было всего два и на меня – как последнего заселившегося – их не хватило. До лучших времен мы договорились оставлять этот замок открытым, чтобы я тоже мог попадать внутрь. Однако в одно из утр, уходя на лекции, казах закрыл его.

Случайно или намеренно это произошло, я не знаю, а знаю только, что Боря всегда параноидально беспокоился за сохранность своих вещей. Некоторое время назад в холле развесили объявления – аспирант из энной комнаты умолял неизвестного, который украл у него ноутбук, вернуть украденное, потому что в недрах ноутбука были все материалы по его диссертации. Без них, убеждал автор объявления, на учебе в аспирантуре можно ставить крест. «Приму за любое вознаграждение», – обещал автор в конце послания. Нельзя сказать, чтобы в общаге пропадало что-то постоянно, да и автор, судя по всему, был сам виноват в случившемся – согласно объявлению, ноутбук у него украли при открытых дверях. Однако это объявление перевернуло внутренний мир казаха, и без того подернутый дымкой страха, отчаяния и предчувствия чего-то дурного, что непременно должно было произойти. Ко всем его многочисленным паранойям прибавилась еще одна. Она заключалась в том, что теперь он постоянно ждал кражи.

В нашей комнате стоял компьютер – его компьютер, купленный у кого-то из уже защитившихся аспирантов. Она была древней динозавров, эта машина, занимавшая существенную часть тесной комнаты. Исполинский системный блок выпирал из-за кровати казаха и становился причиной кровавых ссадин