Книга Король утра, королева дня - Йен Макдональд

Личный дневник доктора Эдварда Гаррета Десмонда, 3 октября 1913 года

Вчера вечером отправился в Лиссаделл прогуляться по пляжу – впервые за несколько недель после катастрофы почувствовав себя готовым снова увидеть стеллаграф. Рассеиваются ли это наконец мрачные миазмы и испарения; или – боюсь, так оно и есть – я привыкаю ко тьме внутри и снаружи, начинаю считать ее уютной? Он все еще там, дрейфует. Глядя на стеллаграф с берега, я ощутил колоссальное неверие в то, что эта удивительная машина на самом деле существует и что я с ней как-то связан – не говоря уже о том, что я и есть творец, создавший ее в порыве вдохновения. Такое чувство, что я галлюцинировал долгие месяцы, а теперь наконец-то пришел в себя, очутившись в мире сером и неблагодарном. Неужели я действительно ошибся, истолковывая феномен исключительно природного происхождения? Неужели в мои расчеты изначально вкралась роковая ошибка?

Зловещие предчувствия омрачают горизонт. Разумеется, в ближайшее время следует ждать письма от «Блессингтон и Уэйр». Я по-прежнему питаю (все более тщетные) надежды, что за фрагменты конструкции удастся выручить достаточно, чтобы не пришлось продавать Крагдарру. Но сильнее, чем необходимость вернуть долг «Блессингтон и Уэйр», страшит личное возмездие Кэролайн. Она меня не пощадит. Увы, на протяжении последних лет мы слишком отдалились друг от друга. Когда-то я верил, что она останется со мной. Теперь не могу не представлять, как жена с завыванием присоединится к псам, лижущим кровь из ран Ахава. Лишь она одна может меня спасти: денег семьи Барри хватило бы на десять Крагдарр. Но я опасаюсь, что даже в столь чрезвычайных обстоятельствах ее дядя не смягчится, если она вообще захочет его об этом просить.

А Эмили? Никто из нас никогда не узнает истинных обстоятельств произошедшего гнусного насилия, но я осознаю, что отчасти сам несу ответственность за случившееся. В каком-то смысле я наказан за свои грехи, за свои изъяны, за умышленное пренебрежение обязанностями отца по отношению к дочери. Я не был ей достойным родителем, и последствия ужасны. И теперь из-за все того же высокомерия и эгоцентризма под угрозой сама Крагдарра. Пепел; пепел и зола; вот и все, во что обратились для меня последние пять лет.

– Привет? Мэри? Это ты? Это я. Привет, Мэри. Я слышу тебя ясно, как церковный колокол, а ты меня слышишь? Да, в целом денек чудесный. Нет, никакой спешки, их обоих еще пару часов дома не будет. У меня все в порядке. Ты-то как? О, жаль это слышать. Вода из святого источника в Гортахерке. Пять капель и столько домашней пыли, сколько поместилось бы на флорине. Хорошенько вотри пасту в пораженный участок. Столько раз, Мэри, сколько понадобится. Воды Гортахерка обладают чудодейственной силой. Да-да, пять капель. Столько, сколько поместится на флорине.

Как идут дела? Ну, Мэри, не слишком уж хорошо. Совсем не хорошо. Ох, не мое это дело – сплетничать о тех, кто стоит выше, но, в общем, все хуже некуда. Да уж, хуже некуда, и в некотором смысле, полагаю, я во всем виновата. Да, Мэри, конечно, я расскажу. Все началось сегодня утром, когда я забрала почту у почтальона, мистера Коннера – он такой милый джентльмен. В последнее время хозяин очень настаивал, чтобы я отделяла все его письма от писем госпожи Кэролайн и доставляла прямо ему в кабинет. Ну, я не знаю, как так вышло, должно быть, это спряталось за другим более толстым письмом, адресованным госпоже Кэролайн, – все, что могу предположить, но в любом случае я была там, убирала посуду после завтрака, а она открывала свою почту индийским ножиком из слоновой кости – никогда не видела женщин, которые получали бы столько же писем, сколько хозяйка, – и вдруг я слышу, как нож для вскрытия писем падает на стол, оборачиваюсь, а она держит это самое письмо с таким видом, будто узнала, что ее должны вздернуть; белее, чем реклама прачечной «Лиллипут», вот такая она была. Сидела так целых две минуты, словно сама была сделана из индийской слоновой кости, а потом вдруг издала ужасный визг: «Эдвард!» – так хозяина зовут, ты знаешь, – и вскочила, выбежала из комнаты с таким выражением лица, которое мне бы не хотелось снова увидеть до самого Судного дня. Что ж, Мэри, сама понимаешь, если что-то тревожит хозяина и хозяйку, Мэйр О’Кэролан должна узнать, что именно. Я лишь краешком глаза заглянула, но этого хватило, Мэри! Думала, в меня попала молния и превратила в каменного истукана. Мэри, письмо было от банкиров из Дублина, в нем говорилось, что если доктор Эдвард Гаррет Десмонд не заплатит им – слушай внимательно, Мэри, – сумму в двадцать две тысячи фунтов к концу декабря, они отнимут у него дом и поместье. Ты понимаешь, Мэри, этот глупец взял и заложил имущество, которым владели десять поколений Десмондов, чтобы рассчитаться за чудище в заливе!

Ссора? О, и еще какая. Мэри, к тому времени, когда они закончили, я уже думала, что буду выметать осколки делфтского фарфора и вытирать с обоев кровь и волосы до самого Михайлова дня. Ах, Мэри, я стараюсь не высовываться на линию огня, но атмосфера в доме, как бы так выразиться… накаляется. Миллионы Барри? Хочешь сказать, ты не в курсе, в чем тут загвоздка? Я тебе скажу, сколько у миссис Кэролайн Десмонд за душой. Ни гроша. Ни единого медного фартинга. После смерти ее отца согласно завещанию контроль над льняной фабрикой перешел к его брату, а деньги всех наследников – под доверительное управление, в акциях, долях, облигациях и прочих штуках, которые вроде бы деньги, но не приносят никакой реальной пользы. Чтобы воспользоваться хотя бы долей своего наследства, хозяйка должна получить подпись дяди, а этот старый мерзавец-пресвитерианин ее не даст. Почему? Да потому что она вышла за католика. Старый злоязыкий оранжист не хочет с ней разговаривать, он даже не останется с нею в одной комнате, так что хозяин может помахать ручкой миллионам Барри, которые могли бы спасти его от кредиторов.

Что теперь будет? Что ж, одно можно сказать наверняка: мисс Эмили очень не вовремя возвращается домой. О да, в среду, пятичасовым поездом. Да, ужасно. Бедное дитя, ты же знаешь, я всегда боялась за нее. Всегда боялась, что с такими родителями ей причинят какой-нибудь вред. Я молилась за нее каждую ночь. Даже отправилась на торжественную новену к Пресвятой Богородице, чтобы попросить о защите. Ну, Мэри, не говори таких вещей. Считаешь себя мудрее Господа?