Книга Последний сын - Алексей Валерьевич Андреев

после детского дома остались несколько шрамов на руках и один — над правой бровью. Она всегда молчала, когда ее вызывали. И потом ее перестали вызывать.

— Когда я вышла оттуда и поняла, что больше никогда туда не вернусь, мне стало так легко, так хорошо, что я скакала по улице от радости, — рассказывала Фина мужу. — Я радовалась, что никогда больше не увижу этих людей, не услышу их голоса, что они больше никогда не прикоснутся ко мне.

Телль знал, о чем говорила Фина. Когда он сам ребенком ходил в детский сад, в младшую группу пришел мальчик. У него была заячья губа, и дети били его за это. И Телль тоже бил.

Он помнил, как звали того мальчика. Телль часто думал о нем. Что с ним стало? Где он сейчас? Жив ли? О том мальчике Телль никогда не рассказывал Фине.

Фина почти не вспоминала о детском доме. А, если мысленно и возвращалась к нему, то словно вытаскивала из памяти что-то лишнее, ненужное, которое потом будет снова спрятано далеко-далеко и надолго забыто. Она с любовью вспоминала своих родителей, детей, прожитое с Теллем время. И все — с такой нежной грустью, что у Телля сжималось сердце. Хотелось накрыть плечи жены пледом и обнять ее. Он часто думал: как назвать то, что произошло за эти годы с Финой. Она изменилась, сам Телль стал другим. Ему не нравилось слово "постарели". Он говорил вслух и в мыслях произносил — "устали".

Каким будет их последний день вместе? Они прожили так долго семьей, что не могли теперь представить жизнь друг без друга. А ведь такой день обязательно настанет.

Телль смотрел, как Фина, сидя на полу и подобрав под себя ноги, что-то писала, положив тетрадь на кровать.

— Что пишешь? — спросил он скорее механически, чем с интересом.

— Письмо родителям, — не отрываясь, ответила Фина.

Она часто им писала. Фина рассказывала папе и маме о своих детях, о Телле, о том, что стало с детьми. Письма она отправляла на старый адрес бабушки за границей. Все они возвращались обратно.

По конвертам было видно, что их вскрывали, а по пятнам на исписанных Финой листах — что, если не читали, то держали в руках — точно.

Теллю казалось: эти письма делают только хуже их семье, родители Фины, скорее всего, уже умерли. Но сказать обо всем этом жене он не мог. Сидя, как обычно, на полу возле двери, Телль наблюдал за Финой и молчал.

Волосы ее упали на лист бумаги. Фина заправила их за ухо, что-то проговорила губами, написала, отодвинулась и посмотрела на написанное. Потом она снова склонилась над листом. Перо под ее пальцами зашуршало. Фина писала медленно, долго и вдруг, прислушавшись к тихо сидевшему Теллю, повернулась к нему.

— Я знаю: ты думаешь — я зря пишу, и нам аукнутся мои письма, — отложив авторучку, Фина вытянула затекшие ноги. — Мои мама и папа потеряли меня — своего ребенка. Я потеряла трех деток. И вот с Ханнесом… Мне нужно им рассказать. Они бы меня поняли, если бы узнали.

— Но твои же письма читают, — не отрываясь от стены, произнес Телль.

— Читают. Там нет ничего такого, о чем бы они не знали, — уверенно ответила Фина.

— Они не знают, что у нас в голове, — Телль приложил палец к виску.

Фина свернула письмо и опустила его в конверт.

— Если я перечту его, то никогда не отправлю, — с грустью сказала она.

Положив руки на колени, Фина смотрела перед собой в пол. Телль знал эту привычку жены, она была с детдомовских времен. Так — глядя в пол, со сложенными на коленях ручками, маленькая Фина часами сидела на стульчике.

— То, что пережили папа и мама, когда потеряли меня, — совсем не то, что у нас с тобой.

Говоря это, Фина чуть наклонила голову влево. Она так всегда делала, когда говорила о чем-то родном и дорогом.

— Им мучительнее от того, что они обо мне ничего не знают. Жива ли я? Есть ли у меня крыша над головой? Не голодаю ли? Не болею? Кто рядом со мной? Не обижают ли меня, не бьют? Они с этим живут. Потерять ребенка и не знать ничего о нем много-много лет… Засыпать — и думать о том, как он, где он? Просыпаться — и думать о нем… И так — каждый день. Всю жизнь. Может быть, лучше уж так, как у нас с тобой…

Теллю тяжело это было слушать. Он часто представлял себе Фину маленькой, как у нее были мама и папа. Как папа качал ее на руках, и как Фина, схватив ладошкой его указательный палец, училась ходить. Как мама кормила ее, одевала, расчесывала. И еще Телль думал о том, как Фина осталась без мамы и папы, как ждала их, как просила их вернуть.

— Ты жива. И твои родители верили в это. И ты думаешь о том, что они живы. А у нас — не будет надежды, — покачал головой Телль.

— То, что я жива — мои папа и мама не знают. А наша история с Ханнесом закроется.

Фина медленно поднялась с кровати. Взяв конверт с письмом, она посмотрела вниз на Телля.

— Может, они жили с мыслью о том, что я думала — они меня бросили. Нет — это не так, как у нас с нашими детками.

Войнушка

Когда Ханнесу было пять лет, родители отправились с ним на Парад мира, который проходил на Нацплощади. Сидя на плечах отца, Ханнес смотрел на плывущие мимо ракеты, танки, пушки, бронемашины. За техникой маршем шли колонны солдат. У каждой была своя одежда, свой головной убор. Ханнес старался запомнить, как называл разных солдат диктор, но их было слишком много, и памяти мальчика не хватало. Море зрителей махало солдатам руками, хлопало, кричало "ура".

— Тебе понравилось? — спросил Телль сына по дороге домой.

Ханнес сосредоточенно кивнул. Было видно — что-то ему не давало покоя.

— О чем ты думаешь, котик? — наклонилась к сыну Фина.

— Если это был парад мира, то зачем там шли солдаты и показывали оружие?

Телль, нахмурив брови, задумался.

— Ну, наверное, считается, что за мир надо бороться, — неуверенно произнес он.

— Брось, — вспыхнула Фина.

Ее лицо пылало то ли от гнева, то ли от стыда за слова мужа. Теллю стало неловко, а Ханнесу — любопытно. Оба смотрели на Фину, ожидая, что будет дальше. Остановившись, она взглянула на мужа