Книга Отцы наши - Ребекка Уэйт

ее выполнять.

— А сюда вы приходили?

— Очень редко.

Том задумался, действительно ли они с Никки передвигались по камням так быстро, как он это себе представлял. Наверное, нет. Но они, конечно, были проворными. Особенно он ценил это качество во время семейных прогулок по выходным. На северное побережье острова они редко ходили, но даже на восточном берегу, всего в двадцати минутах ходьбы от дома, были неплохие скалы. Не такие большие, не такие черные и не такие зазубренные, как скалы Крэгмура, но зато Томми мог справиться с ними еще быстрее, мог вскарабкаться по наклонной поверхности, когда остальные еще только подходили к подножию. Никки вскоре его догонял, но обычно Томми бывал первым, и это ему нравилось. Оба они интуитивно понимали, что их отец хотел, чтобы они были смелыми в физическом плане. Так что они учились быть стойкими и сильными, и если ударялись — разбивали колено или локоть об острый камень, — то не жаловались, хотя и могли рассчитывать на сочувствие матери. Но более всего они хотели быть достойными сыновьями своего отца.

— Мы с Никки часто лазали по этим скалам, — сказал Том Малькольму.

— Точно, — отозвался Малькольм. — Помню, однажды Никки сломал тут руку.

Том тоже это помнил.

— Не сломал. Вывихнул плечо.

— Вон оно что. Сколько ему тогда было, семь или восемь?

— По-моему, ему вот-вот должно было исполниться восемь. Это было за неделю до его дня рождения, потому что мы должны были поехать в Обан в развлекательный центр со всякими батутами, но не смогли из-за плеча Никки. — Мама потом все равно их туда свозила, когда Никки поправился, но дня рождения не получилось.

Даже через столько лет ход событий не изгладился из памяти: Том отчетливо помнил, как Никки, будто в замедленном кино, оступился и провалился в узкую расщелину между двумя огромными камнями. Они забрались уже достаточно высоко, примерно до половины утеса. Но Никки не упал прямо вниз: расщелина была такой узкой, что он отскакивал от ее стенок, как мячик, и приземлился на утрамбованный песок. Он вроде бы и не сильно ударился, но, очевидно, во время падения вывихнул плечо и, когда Томми добрался до него, был весь белый от потрясения, хватал ртом воздух и дрожал. Томми тоже был в шоке; он испугался, как никогда в жизни, но спустя несколько секунд им овладело странное спокойствие катастрофы, он снял свою куртку, накинул ее на брата и сказал, что им надо идти домой.

С час они ковыляли по грунтовой дороге. Когда потрясение улеглось, Никки начал плакать от боли. Томми давно не видел, чтобы брат плакал, — год, не меньше. Он сам как будто чувствовал боль. Мрачно глядя перед собой на тропу, он велел брату опереться на себя и пытался его отвлечь, пересказывая все истории из греческой мифологии, которые он вычитал из большой книжки с картинками, подаренной ему на Рождество. Никки, кажется, старался сосредоточиться на этих историях.

«А потом что?» — выпаливал он, если брат на минуточку останавливался, так что Томми пришлось рассказывать так, чтобы слова вылетали без заминки.

К счастью, когда они прошли половину дороги, но до главной было идти и идти, мимо проезжал Роберт Нэрн на грузовике. Он еще издали понял, что что-то не так, остановился и подобрал их. К тому моменту, как они добрались домой, Никки почти потерял сознание от боли, но отчаянно старался плакать не так громко, а Томми гладил здоровое плечо брата, тщетно стараясь его успокоить. Вызвали доктора Брауна, он скоро приехал и починил Никки. Томми показалось практически чудом то, как стремительно он все проделал. Мама считала, что Томми не должен оставаться в комнате и смотреть на это, но отец возразил, сказав, что он заслужил это право.

— Он просто впихнул его назад, — позже удивлялся Томми. Они с братом сидели рядом на кровати Никки и ели белый шоколад. Никки был еще слаб, но весел.

— Что, вот так? — спросил Никки. Он ничего не помнил после укола, хотя и оставался в сознании и закричал в тот момент, когда доктор Браун выполнил свой поразительный трюк.

— Да, вот так.

— Если это так просто, мы могли и сами сделать, — решил Никки. — Прямо на пляже.

— В следующий раз сделаем сами, — ответил Томми, хотя у него были определенные сомнения. — Теперь я знаю, как это делается.

Томми получил свою долю привилегий больного за то, что, как выразился отец, проявил смелость и сохранял спокойствие во время кризиса. Пожалуй, лучше всего (даже лучше белого шоколада) было то, что отец ими гордился. Мама плакала из-за того, что Никки больно, и радовалась, что они дома, но отец гордился ими. Они знали это, потому что он сам им сказал: «Вы крепкие ребята, раз добрались до дома».

— Отец… — начал было Том и остановился, не зная, как сформулировать. Он видел, что Малькольм смотрит на него и ждет продолжения. Терпеливо или со страхом? — Отец говорил, что Никки мог сломать себе шею. Он сказал, что знал мальчика, который упал с этих камней и сломал шею.

— Правда? — удивился Малькольм. — Кто-то из наших? Я такого не помню.

— Наверное, он хотел, чтобы мы были осторожнее, — произнес Том.

Он сам не верил в то, что сказал. Он думал, что отец любил говорить о насилии.

— Давай-ка пойдем к дому, — предложил Малькольм, — пока погода не испортилась.

— Да.

Они отвернулись от темного моря и пошли обратно к утесам.

На следующий день Никки поехал с мамой на пароме в Обан делать рентген; вернувшись, они сообщили, что все в порядке. Поскольку у Никки больше ничего не болело, а вечером им дали еще белого шоколада и отец остался ими доволен, оба мальчика были в конечном счете рады этому происшествию и позже часто его обсуждали. Но к приятному ощущению драмы и собственного героизма примешивалось послевкусие страха — понимание того, что ужасные вещи могут случиться, и случаются они просто так, как гром среди ясного неба. Мысль эта была для них новой, но в то же время они чувствовали, что знали это давно.

9

В тот вечер, когда все, кроме Томми, умерли, на ужин была курица с брокколи и печеной картошкой. Позже Томми мог во всех деталях вспомнить еду, хотя от разговоров, общения и чувств у него в памяти осталось только общее впечатление. Кроме того, что произошло в конце.

Соуса не было. К курице всегда полагался соус, потому что иначе она была слишком сухой, а отцу это