Книга Легенды старого Киева - Вадим Николаевич Бурлак

Я нарушил закон своего рода и потому не достоин быть захороненным, как подобает гоклену.

Солдат нерешительно принял небольшой, но тяжелый сверток. А старик едва слышно продолжил:

— Здесь золотые и серебряные монеты и кинжал, сработанный мастерами где-то на днепровских берегах. Когда-то его подарил моему деду казак за свое спасение. Долго и верно служил булат с днепровских берегов. Но однажды недобрая и неведомая сила нашептала моему деду украсить рукоятку кинжала: за каждого зарезанного врага вправить по одному рубину. Мудрые люди предостерегали: от этих драгоценных камней оружие может взбеситься и станет требовать все новой и новой крови. И уже не человек будет властвовать над оружием, а оно — над ним. Так и случилось. Кинжал превратил деда из благородного воина в безжалостного убийцу. Его изгнали из племени, и он в одиночестве скитался в песках Чильмамедкум, среди озер Топьятан, Кара-Тегелек, Ясха. Не щадил никого, и все новые и новые рубины украшали кинжал. Так продолжалось до тех пор, пока дед не вонзил взбесившийся клинок себе в сердце. Посчитал, что этим он искупит свой грех и угомонит кинжал. По наследству оружие перешло мне. Старики советовали избавиться от него. Ведь даже рубины не выдержали столько пролитой крови и из красных стали почти черными. Но я, как и мой дед, не послушал мудрых людей. И я превратился в изгоя и душегуба.

— Так мне-то что делать с этим кинжалом? — наконец спросил солдат.

— Увези его на свою родину, на днепровские берега, — ответил старик. — Может, там его безумство поостынет. А если захочешь крепко отомстить своему кровному врагу — подари ему этот кинжал. Только сам не обнажай проклятое оружие и не выковыривай рубины из рукоятки. Иначе он возьмет над тобой власть.

С этими словами старик выхватил из ножен и всадил клинок себе в грудь. Тут же выдернул его и швырнул под ноги солдату. Затем приказал:

— А теперь ступай!..

В северных землях

Оторопел служивый, но воля умирающего — закон. Подобрал он злосчастное оружие, стер кровь, вложил в ножны и сунул себе за пазуху Потом перекрестился и, не отрывая взгляда от умирающего, попятился из пещеры.

О случившемся солдат не доложил начальству и сумел надежно спрятать и кинжал, и монеты, полученные от изгоя гоклена.

Когда служба завершилась, отправился он из жаркого туркменского края не к родным днепровским берегам, а на север, в Омск: может, грехи какие-то не давали вернуться домой. На новом месте сбыл часть золотых и серебряных монет и подался в торговцы.

Вначале дела у него шли неплохо. Вскоре бывший солдат даже стал купцом. Но роковой кинжал, видимо, "не остудил бешенство" в северных землях, как предполагал старик-гоклен.

Однажды во время пустяковой трактирной ссоры бывший солдат обнажил злополучный клинок да и пырнул соперника. Потом долго ломал голову и горевал: зачем это сделал.

Но содеянного не вернешь. Идти с повинной не захотел. Ударился в бега. Из добропорядочного купца превратился он в одночасье в разбойника.

Собрал он лихую ватагу и стал промышлять на иртышских просторах. И нет, чтобы грабить только богатых, сдирал последнюю рубаху с первых встречных. Безо всякой жалости резал им глотки и топил в Иртыше. А потом пьяно каялся и уверял подельников, что во всем виноват проклятый кинжал.

За свои кровавые похождения получил бывший солдат прозвище Лютый.

Когда осенью затихало движение на Иртыше, разбойники отправлялись в глухие болотистые места, расположенные между озерами Ик, Салтаим и Тенис. Там Лютый и его дружки отсиживались до весны, делили, распределяли, прятали в тайниках награбленное и кутили.

Иногда, во время попоек, атаман заявлял, что пора ему распрощаться с разбойничьей жизнью и возвращаться к днепровским берегам, а проклятое оружие вернуть мастерам — то ли киевским, то ли черниговским. Но банда отговаривала: "Не гневи клинок. Пока он при тебе, фарт сам идет к нам в руки. А пока фартит — не стоит бросать дело…"

Пропажа клинка

Неизвестно, сколько бы еще бед натворили эти головорезы на Иртыше, но однажды Лютый вдруг, ни с того ни с сего, пустил слезу, сорвал с груди крест да и всадил злополучный кинжал прямо себе в сердце. Несколько мгновений он хрипел, разбрызгивал кровавую слюну, что-то пытался напоследок сказать, но никто ничего не понял.

Долго потом недоумевали, судили-рядили разбойники: почему такое случилось? О чем хотел сообщить атаман?

Некоторые из них впоследствии утверждали, будто кинжал сам собой вонзился в его сердце. Но единого мнения не было. Зато вся банда соглашалась, что проклятый клинок непонятно каким образом пропал из избы, где зарезался Лютый. Осмотрели каждую щель. Обыскали друг друга. Пропал клинок — и все тут!

А по каторгам и тюрьмам империи потом долгие годы ходили воровские легенды о "бешеном кинжале", о почерневших рубинах в его рукоятке и о том, что золото и серебро, награбленное Лютым, осталось в тайниках где-то между озерами Ик, Салтаим и Тенис. Но где именно — не могли подсказать даже его подельщики. А еще доносила молва, будто стережет те сокровища "проклятый кинжал-саморезец". Потревожишь, нарвешься на него — и мигом окажешься с распоротой глоткой…

А любители киевских тайн полагали, что "бешеный кинжал" с почерневшими рубинами все же каким-то мистическим образом вернулся на днепровские берега и что именно после смерти Лютого у блатных возникла примета: не ходить на дело с оружием, украшенным драгоценными камнями, и не говорить ему "прощай".

Насколько верны эти предположения, неизвестно. А вот высказывание киевских мастеров прошлого трудно оспорить: "Не говори оружию "прощай". Оно навсегда останется с человеком".

Укус "Прыткой змейки"

Надела барыня злато:

— Duвumecь, как я богата.

Хвалится, красуется,

Собою Милуется.

Я мазурикам то отрада:

Будет добыла их богата.

Воровская песня XIX бека

Достопамятный визит

В 1787 году императрица Екатерина II по пути в Крым посетила Киев. Здесь она пробыла 84 дня. Жители города надолго запомнили этот визит.

Балы, парады, артиллерийские салюты, необычная иллюминация улиц, аудиенции, щедрые царские подарки и пожертвования, званые обеды и гулянья… Праздничные события происходили едва ли не каждый день. Об этом сохранилось немало записей очевидцев.

"Января 31-го. В 12-м часу Императрица изволила быть в Софийском монастыре. <…> Шествие было в сопровождении полков и при пушечной пальбе. По возвращении был стол во внутренних покоях, в пятом часу по полудни <…> собрались в зале придворные и знатные лица на бал.

В начале 7-го часа