Книга Дворец сновидений - Исмаил Кадаре

видел совсем редко. Но даже когда встречал их, они казались ему какими-то далекими, принадлежавшими к минувшему этапу его жизни. Ни одного радостного дня у него в Селекции не было. В Интерпретации дни были столь же тусклыми, за исключением сегодняшнего, когда ему удалось наконец что-то сделать, поэтому в отличие от прошлых разов, когда он обычно спускался в буфет в самом мрачном настроении, сегодня он ощущал себя чуть раскованнее.

— Ты где работаешь? — небрежно спросил он человека, напротив которого ему удалось найти свободное место за столом, уставленным множеством пустых кофейных чашек. Тот сразу напрягся, как перед начальником.

— В Переписке, господин, — ответил он.

Марк-Алем не ошибся. Сразу было видно, что перед ним новичок, такой же, каким был и он сам всего месяц назад.

— Ты болел? — спросил он его, отхлебнув кофе и удивившись собственной уверенности. — Ты выглядишь очень бледным.

— Нет, господин, — ответил тот, тут же поставив чашку с салепом на стол. — Но… у нас много работы и…

— Понятно, — произнес Марк-Алем все тем же снисходительным тоном, который появился у него непонятно откуда, — наверное, сейчас время самого прилива сновидений.

— Да, да, — тот кивнул головой так живо, что Марк-Алему показалось даже, что еще несколько таких кивков — и его тонкая шея не выдержит и переломится.

— А вы? — уважительно спросил тот.

— В Интерпретации.

В глазах у того мелькнула искра, что-то вроде улыбки удовлетворения, говорившей: я прямо как сердцем чуял.

— Пей салеп, а то остынет, — сказал он, заметив, что тот оцепенел.

— Мне впервые довелось разговаривать с господином из Интерпретации. Я так рад!

Два-три раза он поднимал чашку с салепом, но снова ставил ее на место.

— Ты давно работаешь во Дворце?

— Два месяца, господин.

За два месяца от тебя остались только кожа да кости, подумал Марк-Алем. Каким же станет он сам спустя некоторое время?

— У нас очень, очень много работы в последнее время, — сказал тот, отхлебнув наконец салепа. — Каждый день работаем сверхурочно.

— Это заметно, — кивнул Марк-Алем.

Тот улыбнулся, словно говоря: разве я в этом виноват?

— Рядом с нами как раз камеры изолятора, — продолжал он, — и, когда во время допроса есть надобность в писаре, они вызывают нас.

— Камеры изолятора? — спросил Марк-Алем. — Это какие?

— Разве вы не знаете? — изумился тот, и Марк-Алем тут же пожалел, что задал этот вопрос.

— Мне с ними не приходилось иметь дело, — пробормотал он, — хотя кое-что я слышал.

— Они почти что впритык к нам, — сказал писарь.

— Это не те, что в дальнем крыле Дворца, где стоит охрана? — спросил Марк-Алем.

— Точно, — радостно подтвердил тот. — Часовые стоят прямо перед их дверями. Да вы, значит, там были?

— Я проходил там мимо по другому делу, — сказал Марк-Алем.

— Буквально в двух шагах дальше за ними наши кабинеты, вот следователи и приходят к нам, едва появляется надобность в писарях. О, вот действительно адская работенка. В последнее время там держат одного человека, которого вот уже сорок дней непрерывно допрашивают.

— Что он такого натворил? — спросил Марк-Алем и, чтобы подчеркнуть небрежность, с которой был задан вопрос, притворно зевнул.

— То есть как это — что натворил? Известно что, — сказал тот, пристально глядя на Марк-Алема. — Он сновидец.

— Сновидец, и что с того?

— В этих камерах запирают только сновидцев, которых, как вам, возможно, известно, Табир-Сарай считает необходимым вызвать для дачи уточняющих разъяснений по поводу сновидений, присланных ими сюда.

— А, ну да, я что-то такое слышал, — сказал Марк-Алем и хотел снова зевнуть, но в этот момент заметил, что прежний энтузиазм во взгляде собеседника немного поостыл.

— Наверное, мне не следовало болтать тут о вещах, являющихся секретными, как и все остальное здесь, но поскольку вы, по вашим словам, работаете в Интерпретации, я думал, что вам все это известно.

Марк-Алем засмеялся.

— Пожалел, что наговорил лишнего? — сказал он. — Я и в самом деле работаю в Интерпретации, и мне известны секреты намного более важные, чем те, о которых ты мне рассказал.

— Конечно, конечно, — кивнул тот, несколько успокаиваясь.

— Кроме того, — проговорил Марк Алем, понизив голос, — я из семьи Кюприлиу, так что не бойся, что…

— О господи, — изумился писарь, — я как сердцем чувствовал… О господь всемогущий, какое счастье для меня, что вы удостоили меня своей беседой.

— И как обстоит дело с этим сновидцем в камере изолятора? — перебил его Марк-Алем. — Продвигается? Ты ведь там писарем состоишь, верно?

— Да, господин, я там все эти дни работал. Даже сюда пришел прямиком оттуда. Как продвигается дело? Ну, как сказать? Уже заполнены сотни страниц протоколов. Понятно, он совсем уже одурел и ничего не понимает, да это не его вина. Он маленький человек, из какой-то супрефектуры, затерянной на восточной окраине. Ему и в голову не приходило, что он может оказаться в Табире, отправив свой сон.

— И что же такого важного в том сне? — спросил Марк-Алем.

Тот пожал плечами.

— Даже я не знаю. На первый взгляд все очень просто, но наверняка там что-то есть, раз ему придается такое значение. В Интерпретации говорят, его вернули для разъяснения. И вот, сколько уже времени прошло, а ничего не разъясняется, и только еще хуже запутывается.

— Не понимаю, что же нужно от этого сновидца?

— Трудно сказать, господин. Мне и самому не совсем ясно. От него требуются какие-то мелкие уточнения, довольно странные. Понятно, он не в состоянии их предоставить. Прошло уже столько времени с того момента, как он видел этот свой сон. Кроме того, проведя столько дней здесь взаперти, он совсем рехнулся. Ясное дело, от того сна у него в памяти вообще ничего не осталось.

— И часто такие поступают? — спросил Марк-Алем.

— Не думаю. Два-три раза в год, не чаще. Иначе люди боялись бы, и это препятствовало бы отправке сновидений.

— Естественно. И что теперь с ним будет?

— Будут продолжать допрашивать до тех пор, пока, пока… — писарь развел руками. — Я и не знаю, до каких пор.

— Хм. Странно, — покачал головой Марк-Алем, — непростое это, оказывается, дело — посылать сновидения в Табир-Сарай. Однажды можно и повестку с вызовом получить.

Тот, возможно, хотел еще что-то сказать, но в это время прозвенел звонок, извещавший об окончании перерыва, и они, попрощавшись, разошлись.

Пока Марк-Алем поднимался по лестнице, из головы у него никак не выходил рассказ писаря. Что же это за камеры изолятора? На первый взгляд все казалось чем-то совершенно безумным, абсолютно бессмысленным, но так быть не могло. Это было, без сомнения, своего рода тюремное заключение. Но почему? Понятно, что от того сновидения уже ничего не осталось в его памяти,