Книга Каторжанка - Даниэль Брэйн

голоса. Кто-то крыл, не стесняясь в выражениях, уверенным, полным власти голосом, видимо, стражу и каторжников, и я обеспокоенно посмотрела на Филата.

— Прибыли, — ворчливо откликнулся тот. — Не первый раз на север арестантов возим. Вона, дворяне. Что-то там замышляли. Зачем? Голова есть, язык есть. Ты нам лучшую жизнь сам от себя не делай, ты спроси, чего нам надо. А нам надо плату хорошую да поборов поменьше. Что нам император? Он там, а мы здесь. Один, другой, оно все без разницы. Что, Грунька, хочешь взглянуть? Да не бойся, со мной никто тебя, сиротинку, не тронет!

— Нет, дядь Филат, — отказалась я. — Я лучше начну работать. Скажи, что делать нужно, вот увидишь, я сильная!

Еще не хватало сунуться волку в пасть. Там меня ищут. Филат опять захмыкал, жестом подозвал меня к куче песка в большом чане и рядом стоящей горе посуды. Он объяснил, как мыть: использовать песок, перемешивать с частью чистого, снова тереть песком котлы и подобие сковородок. Я внимательно слушала, вникала, на первый взгляд не было в этом искусстве ничего мудреного, но кто знает, в каждом деле, даже простом, есть секрет, не узнать который банально глупо. Потом я скинула плащ, отнесла его в свое новое жилище, закатала рукава лонгслива и принялась за работу.

Песок был горячим, жег руки, но я терпела. Я понимала, что к вечеру нежные пальчики Аглаи покроются волдырями, и утром, чуть свет, она снова встанет к этому чану с песком, и никто не проявит к ней снисхождения. Филат оценивал мои навыки, периодически отлучаясь к плите, шум на палубе понемногу затих, но мне было не до него. Узнать бы еще, где здесь туалет… Не общий ли с арестантами? Конечно, сомнительно.

Качка то усиливалась, то начиналась снова. Филат начинал нервничать, но, как и говорил боцман, его набожность не позволяла ему ругаться. Мы не отплывали, в этом была причина, и нервозность кока передалась и мне.

— Вот, дядь Филат, смотри, достал! — в камбуз влетел молоденький парнишка, увидел меня, замер. — А это кто?

— Помощница тебе, Филька, будет. Посуду помыть, постирать что за этими каторжными. Убраться, пока они по палубе ходить будут. Тебе только им баланду носить. Спать теперь со всеми будешь, я ей твою каютку отдал. Чего не отчаливаем?

Филька радостно заулыбался, возможно, его порадовало уменьшение неприятных обязанностей, а может, то, что его переселяют «ко взрослым», принимая таким образом в полноценные члены команды. Я не претендовала на подобное ни за что.

— Так это, дядь Филат, беглую ловят. То ли жена чья-то, то ли еще кто….

Нет, это не земля ушла из-под ног, это палуба. Я схватилась за стоящий на столе тяжелый котел — снова удача, холодный.

— Вот и ловят, — частил Филька, — капитан еще полчаса дал — и все, сказал, уплываем как есть и никто не указ, ну, ты же знаешь нашего капитана. А вот это, на, что просил, семена вердики. Три серебряка отдал!

— Добро, — сурово глянул на него Филат, и мальчишка расплылся в счастливой улыбке, словно бы кок был скуп на похвалу. — Давай, команда ужина ждать не станет, вставай да чисти клубни, после вот это, — он указал на мешки, — разберешь, что сразу в котел, что ждет. Плавание долгое. — Затем кок, странно прищурившись, посмотрел на меня: — Грунька, поди, голодная? Да не держись ты за котел, дурашная, это разве качка? Не бойся, иди, иди, дам тебе что…

«Что» оказалось простым и вкусным варевом, когда я нашла в себе силы отлипнуть от котла — черт знает, почему он казался чем-то незыблемым и способным меня защитить. Я запихивала уже порядком натруженными руками красноватые сладкие клубни в рот, прислушивалась к малейшему звуку, и слезы сами, против моей воли, катились из глаз. Еще немного. Совсем немного. Слишком долго длятся эти проклятые полчаса, и это что — шаги? Это за мной?..

Как сквозь вату я слышала ровную, полную несомненной личной ненависти речь Филата:

— Гляди, Филька, гляди… Какая у сестры нашей жизнь была, что она на черной работе за каторжниками ходить готова, лишь бы обратно не возвращаться. То сейчас хорошо, то добрые слезы, когда плоти да духу скверно, и слез нет. Узнаю если кто заобидел ее, так и передай — лично за борт кину. Мою руку команда знает.

— Дядь Филат, — отозвался Филька тусклым потерянным голосом, — а что, мамку тоже?..

— Рано тебе еще… — вскинулся Филат, но вздохнул и все же ничего не ответил. — Работай, пойду спрошу, когда…

И в этот момент я почувствовала, что баржа с облегчением подпрыгнула на волнах, будто ей дали свободу. Не ей, а мне, и я, застыв, ловила каждый звук с палубы: мы отплываем? Что-то утробно тарахтело, как сердце огромного зверя, и пол подо мной уже не только качался, но и трясся, и размеренный плеск воды с огромных колес добавился к корабельной симфонии.

— Все, милая, — положил мне на плечо огромную ручищу Филат, — будь спокойна. Никто тебя уже с берега не найдет.

Перепачканной в масле рукой я утерла с щек все бегущие слезы. Неужели он догадался, неужели ему хватило нескольких слов, чтобы понять, кто его новая кухонная девка? Чем мне это грозит, что он теперь будет делать, у него тьма вариантов на выбор, на каком он остановится мне на беду?

На кухне, как выяснилось. Я поела, вернулась к своим занятиям, и лишь разговорчивый Филька скрашивал мои тоскливые однообразные действия рассказами о море. Он оказался племянником Филата, тоже сиротой, и в море из своих тринадцати лет был уже третий год, считал себя опытным моряком и мечтал стать, как дядя, коком. Сам Филат был в Уединенных Стенах, как я догадалась — аналоге монастыря, хотел стать священником, но священники здесь были все сплошь монахи, ни в коем случае не обремененные ничем мирским, хоть имуществом, хоть родственниками, и после смерти сестры Филат оставил служение, вернулся в море и взял Фильку с собой.

Путешествие наше должно было быть не таким и долгим, хотя по карте, которую я видела в домовой церкви, территория империи мне показалась огромной. Всего семь-девять дней, потом часть каторжников высадят на одном острове, часть — на другом, часть — на третьем, и «Принцесса» обойдет по очереди все северные острова, а затем направится в