Книга Подлеморье. Книга 1 - Михаил Ильич Жигжитов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ты правду баишь?! Ты же богач! Ты все можешь!
Мельников сразу остыл.
— Какой я богач! — увидел погрустневшее лицо Волчонка, упрямо проговорил: — Сказал помогу, значит, помогу.
Волчонок засиял, словно кедр на ярком солнце после длительного ненастья. Он топтался на одном месте, мял шапку и тряс головой.
— Ты твердый, как твой бабай Ефремка-Рыжий!.. Уй неладно баил, «рыжий» сказала, так его зовут тунгусы. Ты не сердись.
Кешка расхохотался.
— Это еще ладно, что зовут Рыжим. А надо бы его звать Ефрем-обманщик.
— Ой-ей-ей! Как можно — бабая?
— Обманщик он. Ты от Лозовского из половины ходишь с Королем соболевать?
— Аха.
— Он тоже обманщик. Все они… и мои отец, и Буклицкий, и Новомейский, и твой Лозовский — все обманщики. На чужом труде капиталы наживают. На вашей шее сидят.
— Ты пошло так баишь? Ай-яй-яй, эта шибко худа.
В рыбопромысловой резиденции купца Лозовского в период осенне-зимней и весенней путины самого хозяина не увидишь. Вместо него торчит здесь безвыездно его приказчик молодой бурят. Скучать ему не приходится. Носится между лабазом и лавкой. То примет рыбу от своих рыбаков, то закупит ее у чужих. То бежит в лавку отпустить спирт и табак. И так целыми днями, как белка в колесе. Старательный приказчик у Михаила Леонтича, везде успевает. Веселый, черт, — на бегу шлепнет по толстому заду какую-нибудь чищалку, за что получит здоровенный шлепок по затылку или еще пинкаря заработает.
У веселого приказчика имя Тудыпка, но он редко-редко услышит от кого свое нареченное ламой имя, а все кличут его Растудыкой. Не обижается Тудыпка, напевает себе под нос:
Я Лозовского приказчик,
Рубь в карман, копейку в ящик.
Я богатый женишок,
Приходи ко мне в куток!
Война. Вдовушек много. Приходить есть кому в куток приказчика.
Кешка привез Растудыке воз белой рыбы. Избалованный рыбаками, приказчик меньше пуда не скупает. Взглянул на серебристых омулей, тряхнул черными патлами волос, засуетился весело у весов.
— Добрая рыбка! — подмигнул лукаво. — Что, Кеха, на пропой, поди?
Кешка, нахмурившись, буркнул:
— Не твое дело. На эту рыбу отпустишь масла, сахару, хлеба…
— А спиртяги сколь?
— Это потом…
— Кому столько продуктов берешь?
— Рыбакам, а кому же еще?
— Ты, Кеха, сдурел!.. Что их кормить-то! Рыбу жрут без меры, ну и ладно.
— Не твое, Растудыка, дело. Заткнись.
Приказчик вздохнул, но ничего больше не сказал и молча взвесил рыбу.
— Ладно, не сердись, Тудыпка. Ты иди в лавку, а я заскочу в сетевязалку.
— К Ульке?
— Нет, к старухе Елизарихе! — рассмеялся Кешка и, подняв приказчика как пушинку, закинул его в дальним угол на огромный ворох рыбы.
— Кешка, гад! Я напишу Монке, что ты с его Ульяной ночуешь у Маршалова! — купаясь в омулях, кричит приказчик.
А Мельников уже не слышит. Он вскочил в кошевку. Его вороной Орлик, вздыбившись и закусив удила, вылетел на ледяную дорогу, поднимая снежный вихрь, помчался вокруг Онгоконской губы. Кое-как успокоив жеребчика, Кешка подвернул к бараку, где помещалась сетевязалка.
На крыльцо выскочила в накинутой на плечи тужурке Ульяна. В карих глазах — тревога, растерянность.
— Что с тобой? — не поздоровавшись, кинулся к ней Мельников.
Ульяна, грустно улыбаясь, поправила волнистые темные волосы.
— Записку в дупле взял? — спросила она не ответив.
Он мотнул головой, упрямо взял ее за плечи:
— К деду Маршалову поедем?
Ульяна нехотя высвободилась, по щеке скатилась слеза.
— На Елену приду, к Маршалову больше не поеду… — она жалко смотрела на Мельникова. — Ты, Кеша, в барак не заходи… там тятя сидит. Сердитый. Ему кто-то насплетничал, что мы с тобой ночуем у деда Маршалова.
— Вот гады-то где! — Кешка сузил глаза, выругался про себя. — Да ладно, Уля, скоро женимся, сразу перестанут судачить.
Он теперь уже властно привлек ее к себе, крепко сжал…
— Скоро ли? — сквозь слезы улыбнулась она. — Гляди: состаримся.
— Мы-то?!.. — рассмеялся Кешка. — У нас обождется, а вот Волчонка с Верой надо оженить.
Уля теперь легко смеялась.
— Давай оженим. — И сразу посерьезнела: — Весь Бирикан знает, что Верка согласие дала. А чего тянет? Может, не нравится ей чево?
— Да она все по старинке хочет… Слушай, давай вечером я с ней приеду к тебе и катанем-ка к Маршалову все вместе… Там и уговорим ее… А? Доброе дело сделаем.
Ульяна согласилась. Теперь она успокоилась, весело махнув Кешке, убежала в барак.
В Крестовской губе, рядом со скалистым Курбуликским мысом впадает в Байкал крохотная речка. Вода в ней что твоя слезинка. И добронравна и весела она, а вот, надо же, никто не догадался наделить ее названьицем.
И вдруг на песчаном берегу ее, у самого устья, старик Маршалов сгоношил кособокую хибарку, стал жить в ней.
Ожила речка, еще веселее зажурчала — заимела своего хозяина. И с тех пор люди стали ту серебряную речку называть громким именем — Маршаловой или Маршалихой.
Можно подумать, что на ее берегу родился какой-нибудь маршал, а на самом деле здесь одиноко живет чудаковатый старый рыбак. Ни кола ни двора. Нет, между прочим, кол-то стоял! И тот кол считался в воображении старика целым двором: если вдруг какой-нибудь путник проезжал мимо этого кола, да еще ставил свою лошадь у хибары, Маршалов бранился и выговаривал невежде: как он, мол, смел без спросу заехать в его «ограду»?!
Тони по обе стороны речки, где тянули рыбаки невод, тоже стали называться Маршаловыми. Появился неписаный закон, по которому башлык невода обязан был дать «хозяину» двадцать пять омулей. И до конца жизни старика тот закон никем не нарушался.
В зимнюю же пору все, кого застигнет в пути непогода, заворачивали к деду Маршалову. Он всегда радовался гостю, плату не брал, а, обогрев и накормив человека, лишь просил его отпилить чурку-две дров, и ночуй себе сколько хочешь.
Лишь к морю и женщинам был до глубокой старости неравнодушен хозяин серебряной речки.
— Порченый я человек… Околдовали меня Байкал да бабы, — говаривал он.
Бывало, забежит к нему какой-нибудь озорник и скажет, что, мол, вот сейчас мимо Курбуликского мыса проедет неводная артель, в которой есть раскрасавица молодая вдовушка. Оденется быстро Маршалов и спешит на мыс. А там, как и всегда, дует холодная «ангара». Терпеливо ждет старик… Ох, как хочется ему взглянуть хоть одним глазком на ту красавицу и подмигнуть ей.
Проходит час — ее нет,
