Книга Пронск - Даниил Калинин

Не сразу, но меня услышали, согласившись с тем, что лучше будет атаковать, как только ворог начнет строить камнеметы. Но когда мы продолжили путь и догнали следующий за обозом тумен, укомплектованный исключительно монголами, да увидели в хвосте его ханский позолоченный шатер в окружении не менее трех тысяч тургаудов, руки зачесались едва ли не у всех ратников, включая меня самого! Ведь в подобном шатре мог бы путешествовать сам Батый!

Искушение было велико, но… Что, в сущности, изменила бы гибель предводителя похода, когда вокруг него целое отделение внуков Чингисхана? Провозгласили бы ларкашкаки иного чингизида, наиболее достойного кандидата на эту роль – все одно на личности Бату-хана ничего завязано не было. Это вам не Александр Македонский и не Юлий Цезарь, не сам Чингисхан (гори огнем его проклятое семя!). Более того, бытует мнение, что настоящим военным лидером, вдохновителем и ключевым звеном командования монголов в западном походе был старик Субэдэй, автор победы в тяжелейшей для степняков битве у реки Шайо в Венгрии.

И пусть моральный эффект от удачного нападения на ставку хана был бы сильнейшим, наш успех с убийством Батыя не остановил бы тяжелой поступи восточных завоевателей по русской земле. Зато они бы точно узнали, что где-то в тылу – не в голове орды, а именно в тылу! – следует отряд орусутов, способный в буквальном смысле на любую дерзость! И тогда боевое охранение у пороков и шатров китайских инженеров усилилось бы вдвое… Так же, как и увеличилось бы число дозоров да постов вокруг будущих стоянок и лагерей. Ну и само собой разумеется, что во время работ по строительству катапульт противник стал бы тщательнее оберегать своих мастеров! Другими словами, напав на Батыя и даже убив его, главной цели по уничтожению монгольской артиллерии и специалистов-конструкторов мы бы уже не достигли.

Объяснив это соратникам, я вновь убедил всех продолжить движение, не раскрывая себя неожиданной для ворога и крайне дерзкой атакой, чем настроил против своей персоны всех без исключения ближников, даже добряка Микулу! А хуже всего то, что я и сам не на сто процентов был уверен в правильности моих выводов и принятого прежде всего под моим влиянием решения…

Но выбор был сделан. И к вечеру, когда мы уже едва ли не поравнялись с головой ордынской тьмы, на высоко возвышающемся над рекой Покровском холме показался Пронский детинец. При виде его сердце мое остро, болезненно кольнуло – как ты там, Ростислава?! Осталась ли в граде или же отправлена отцом на север? Хорошо бы, если последнее, хотя в то же время как сильно мне хотелось вновь с тобой увидеться…

Однако времени переживать не имелось совершенно. И чтобы отвлечься от терзающих душу мыслей, я активно включился в процесс размещения людей в лесу – как можно дальше от реки. А после принял участие и в формировании разведгрупп, прежде всего из привычных к дозорам елецких порубежников… Часть их уже под покровом ночи пересекли реку на лыжах, обтекая стоянку поганых, другие же по двое, максимум трое ратников оцепили юго-восточную оконечность огромного лагеря, раскинувшегося у Пронска! Задача у разведчиков была простая – засечь тех, кого отправят в лес рубить дерево для катапульт под присмотром китайских инженеров…

Однако же ночь прошла спокойно: за исключением монгольских постов, замерших на лесной опушке, никто не попался на глаза нашим дружинникам. А утром большая часть орды снялась, оставив для осады Пронска не более одного ту-мена…

Ох, как нелегко мне было удержать своих соратников от преследования именно Батыя: «град же осадило относительно небольшое войско, и вряд ли ворогу оставили китайских инженеров», «вон, под Ижеславцем вдвое больше поганых было, и то без пороков!» – таковы были аргументы моих соратников, и отчасти я с ними согласился. Но я в буквальном смысле не смог позволить себе удалиться, не убедившись, что у монголов здесь действительно не появится артиллерия. Ведь в вещем сне накануне переноса я видел даже требушеты-манжаники!

Как оказалось, прав был именно я, хотя при этом понять логику монголов было сложновато… Но так или иначе, в течение всего светового дня не менее десятой части тумена работали в лесу, где без устали стучали топоры мокши, валящих стволы деревьев, в то время как кипчаки собирали тугие вязанки хвороста. Но при этом все добытое поганые сносили к внешнему валу детинца, вырытому на расстоянии трехсот шагов от крепостной стены. Послушались, значит, княжич Михаил Всеволодович и его воевода моего совета! Однако же по итогам ров не стал для врага серьезным препятствием, что очень сильно меня покоробило. Татары просто забрасывали его вязанками сушняка – а впереди его, за пятьдесят шагов ото рва, они выставили заграждение из рогаток. Как я понял, тех самых, коими мы до того перекрывали реку! Неожиданный «доп» моей тактики, ничего не скажешь, но, очевидно, практичные монголы действительно решили, что добру нечего пропадать… А я еще голову ломал: почему за время нашего движения от Ижеславца до Пронска нам ни разу не попались остатки заграждений на льду?

А вообще, логично! Обносить осадным тыном русскую крепость, растапливая снег и прогревая землю кострами, а после еще долго и нудно вкапывать в нее частокол (а бревна для него еще нужно нарубить и заострить поверху!) – задача не из простых. Между тем рогатки не хуже защитят от внезапного налета конницы, но зато их установка (уже готовых!) требует совершенно незначительных затрат времени…

Наблюдая за ворогом, я также стал свидетелем того, как несколько нукеров, занимающихся выставлением заграждений, вдруг словно под землю проваливались! А потом понял, что они действительно проваливались – в замаскированные русичами волчьи ямы. Их я тоже советовал нарыть защитникам Пронска, теперь же пришло время с ужасом осознать, что в крепость после налета на лагерь мы никак отойти не сможем! Ибо прорываться пришлось бы через полосу скрытых ловушек, и сколько бы они унесли жизней наших воев, неведомо… Да и стационарный мостик, перекинутый через ров к воротам, княжьи люди разобрали заранее, исключив любую для нас возможность беспрепятственно отступить в град после налета на стоянку поганых.

Однако татары ведь уже в первый день прямо на наших глазах принялись строить пороки! Вот только лесорубы, орудующие в лесу, лишь заготавливали сырье. Среди них можно было разглядеть одного-двух китайцев, руководящих рубкой, но основная масса мастеров занималась сбором катапульт у рва – нам даже не пришлось брать языка, чтобы это понять. И ведь подобная технология работы противника делала атаку на лесорубов не только чрезвычайно опасной (ворог однозначно получил бы подкрепление в лице всего тумена!), но и абсолютно бессмысленной.

Увы, не больше смысла имела также и попытка напасть на инженеров в самом лагере, пусть и под покровом ночи, даже с расчетом, что после мы попытаемся вернуться в лес…

Я практически весь световой день неотрывно наблюдал за ворогом с кроны высокого дуба, растущего на достаточном удалении от опушки, чтобы не бояться быть замеченным мокшей, и в тоже время возвышающимся над прочими деревьями так, чтобы я мог беспрепятственно следить за осадной работой. Мне даже удалось отследить, в какую именно часть стойбища удалились китайцы и где примерно стоят их шатры… Все пошло по худшему (хотя и ожидаемому) сценарию: конструкторы-артиллеристы расположились в самом защищенном месте – в центре лагеря, рядом со ставкой темника и в окружении его телохранителей. И при трезвом размышлении стало кристально ясно: шанс на успех внезапной атаки, целью которой будут именно мастера осадного дела, стремится к нулю!