Книга В мозг - Михаил Эм

на экономику.

Начну с того, что пульсация разноцветных нитей ММ постепенно нарастала. Нет, сама частота, с которой разноцветные нити пульсировали, оставалась прежней, но нити при этом как бы разгорались изнутри – начинали светиться, словно их намеренно подсвечивали. Через пару дней ММ представляло собой фантастическое зрелище, немного напоминающее парк аттракционов – очень большой парк, занимающий поверхность огромной, вроде Юпитера, планеты. Со временем я привык, но восторженное впечатление от неземной красотищи сохранилось.

Свечение разноцветных нитей составляло далеко не все из появившихся эффектов. Помимо того, ММ начало накладываться на визуальную картинку реальности – не всегда, но в определенных ситуациях. Стоило сосредоточиться на какой-либо вещи: например, остановить на ней взгляд и… не знаю, как вам понятнее объяснить… этот взгляд как бы углубить, в ММ возникало то, что я назвал для себя интерфейсом.

Интерфейс очевидным образом соответствовал вещи, в которую ты «углубился». Положим, я останавливал взгляд на ботинке. Немедленно – разумеется, при активированном ММ – возникал интерфейс, соответствующий данному ботинку. Интерфейс был невидим – он отображался в иной, чем ботинок, реальности, – при этом явно с ним соотносился. То есть не возникало ни малейшего сомнения в том, что данный интерфейс соответствует именно данному ботинку, и ничему другому. Так – в отношении любой другой вещи.

Но это было полдела.

Можно сказать, что наш мир состоит из вещей. В определенном смысле это правда: если наш мир состоит не из вещей, то из чего еще?! Но это неполная правда. На самом деле вещи, из которых состоит наш мир, обладают свойством вложенности, то есть в свою очередь состоят из более мелких вещей. А весь мир в таком случае – просто одна большая вещь, интегрировавшая в себя все остальные имеющиеся в наличии вещи.

Я это к чему? К тому, что сосредоточить взгляд можно не только на целом ботинке, но и на любой его части, например на каблуке. При этом в ММ появлялся точно такой же, как в первом случае, интерфейс, но относящийся уже не к целому ботинку, а к его каблуку, или шнурку, или подошве – короче, к любой части ботинка.

Любопытно, что отдельный интерфейс не появлялся в отношении произвольной части ботинка – допустим, только ботиночного переда или ботиночного зада. В этом случае вообще никакого интерфейса не возникало, и ты как-то сразу – явственно, хотя ненавязчиво – понимал: «углублять» взгляд нужно применительно к целому ботинку или любой его целой части.

Поскольку и ботинок, и любая его составная часть являлись вещами, можно было констатировать, что интерфейс возникал лишь в отношении цельных вещей. Ведь и ботинок, и каблук, и шнурок, и подошва, и стелька являются цельными вещами, хотя все они – каблук, шнурок, подошва, стелька и ботиночная основа – вместе составляют то, что принято называть ботинком.

По сути, интерфейс представлял собой отчетное табло с показателями – да-да, в десятичной системе, как это ни удивительно – и ссылками. Элементов на интерфейсе имелось множество: столь запутанных, что разобраться в них не представлялось возможным. Там были цифровые показатели. Были бляшки – кнопки, что ли, – отдаленно напоминающие бляшки перехода в чужие ММ. Имелись составленные из бляшек башенки.

О, это был вызов судьбе! Я оказался перед величайшей загадкой своего времени – интерфейсом человека на новой эволюционной ступени развития. Кому, как не мне, предстояло разобраться с этой загадкой? Не Селедкину же, в самом деле?! Селедкин хорош тогда, когда требуется впарить клиенту дорогущую систему сигнализации или вежливо откатить, но в научной деятельности он никто – полный и беспросветный нуль. Для научной деятельности нужен не бизнесмен, а прирожденный ученый вроде меня.

Воодушевившись этой очевидной идеей, я приступил к более детальному изучению интерфейса. И что вы думаете? Буквально с первых часов исследовательской работы сильно в этом продвинулся – так, как менее талантливый ученый продвигается на моем месте за годы кропотливых трудов.

Прежде всего, изучив бляшки на интерфейсе, я пришел к выводу, что они, внешне являясь более миниатюрными, полностью соответствуют уже известным мне бляшкам перехода. При желании сквозь них можно было проваливаться в чужие ММ. Однако, люди, в которых я попадал, провалившись по интерфейсной бляшке, оказывались незнакомы. Некоторые не были даже русскими. Больше всего попадалось китайцев и таджиков – я не ожидал, что таджики являются столь распространенной нацией, – но и представители других национальностей попадались.

Путешествовать по ММ незнакомых людей быстро приелось. Вообще, удивительно, насколько быстро – буквально за несколько дней, – я привык к открывшимся передо мной перспективам. Вскоре я начал воспринимать их как само собой разумеющееся. По настроению или для проверки той или иной гипотезы изредка заходил в чужие ММ, но, получив желаемое, быстро и без всякого сожаления их покидал. Всюду было одно и то же: люди общались, занимались хозяйственными или служебными делами, отправляли естественные потребности. Рассматривать красивые пейзажи, или читать художественные произведения, или общаться в чатах, да хотя бы просматривать порнографию было сподручнее привычным способом – в сети. ММ для этого не годилось.

Выяснив, что что бляшки различных видов идентичны по своему назначению, я продолжил изучать интерфейс.

Что-то в нем смущало: какая-то едва заметная привычность, обыденность. Как будто ты давно, еще в прошлой жизни, пользовался этим интерфейсом, сжился с ним и довел пользование до автоматизма, но теперь, вследствие изменившихся обстоятельств, подзабыл. Допустим, вследствие амнезии. И вот теперь мучительно пытаешься вспомнить, но не можешь.

Помогло вспомнить – даже не вспомнить, а понять – то подмеченное обстоятельство, что бляшки перехода часто указывали на людей, существующих в очевидной близости, то есть в одной социальной и производственной среде. Это особенно становилось заметным, когда бляшки составляли башенки, тем самым были объединены в группы. При взглядах из этих людей я несколько раз замечал одинаковые пейзажи, то есть люди проживали в территориальной близости друг от друга. После того, как я понял: да это же производители вещей, в которых я «углубляюсь», – меня пробило.

Интерфейс был экономическим! Я сам – ага, как в том анекдоте про корову в проруби, – офигел, но сущая правда: накладываемый на вещи интерфейс ММ был экономическим.

Произошло невероятное стечение обстоятельств! Сначала я, автор экономической теории, обрел способность проникать в чужое ММ. После чего выяснилось, что ММ обладает экономическим интерфейсом. Если, к примеру, подобную способность обрел один Селедкин, тайна интерфейса навеки осталась бы неразгаданной, но мое участие в мероприятии гарантировало успех.

Дело в том, что