Книга Полумрак - Алексей Котаев

врачу идет. А вот с кем хуже… Оторванные ноги, руки. Тут серьезнее. Подрезают хирурги. А зашивают такие как Лиза. И все в шоке. Руки у всех трясутся, ходуном ходят, люди мечутся с места на место и не знают за что взяться.

Многие доживают последние минуты. Порванные легкие, порванные глотки. Всюду хрипы. И эта долбанная сирена на открытие ворот!

Я оглядываю весь этот ужас и поверить не могу. Предыдущая смена тоже была огромной. И наша огромная. И люди перемешались, больные со здоровыми, и толкаются. И спотыкаются друг об друга.

Лиза молодец: вывела меня в сторону, позволила вникнуть, одуматься. Прийти в чувства. Я от увиденного в шоке, и теперь представляю, чего ждать за стеной. Я сижу с ней и уже все понял. И спрятаться хочу. И помолиться.

А она прижимается ко мне. Я чувствую, как кровь с ее рук пропитала мою футболку. Какие руки у нее горячие. Странно и страшно. И нутро все упало вниз живота, тянет к земле, не дает отодвинуться и встать.

Ворота закрылись, и сирена замолкла.

– Смена медицинского персонала! – кричал кто-то в рупор. – Повторяю! Смена медицинского персонала!

– Я же говорил, что скоро сменят тебя, – погладил я ее по темным волосам, что собраны в маленький хвостик. – Все, отдышись. Иди домой, отдохни.

Лиза только головой ворочает.

– Ну ты чего? – отодвинул я ее. – Вставай! Иди! Меняются уже все!

– Я останусь.

– Что? На хрена?

– Ты мне тут поможешь, и тебя не отправят!

– Ты дура что ли? – я подскочил и поднял ее на ноги. – Иди, блядь, отсюда!

Я уже тоже не выдерживаю напряжение. Ради нее пытался сдержаться. Но не выходит. Не могу. Как же назывался этот эффект… Не могу вспомнить.

Смотрю на нее и боюсь, что она еще одну смену такую пахать будет. Тогда она точно сломается.

– Эй… – подошла к Лизе ее коллега и взяла под руку. – Пойдем, все кончилось…

Лиза даже глаза на меня поднять не смогла. Послушно, словно загнанный зверь, поплелась туда, куда ее тянула чужая рука. Я еще какое-то время слышал, как Лизу успокаивает ее подруга, но вскоре голоса перемешались и затихли. А вскоре и Лизина фигура пропала.

И вскоре подошли и ко мне.

– Долго сиськи мять будешь? Давай, праведник, пошли в оружейку! – говорил мужчина в форме. Я не помнил его имени. Пересекались сменами. Как и с многими тут. Я старался не вглядываться в лица раненых и погибших, ведь за десять лет я точно их всех встречал. От этого становилось не по себе.

Подлетели новые медики. Чистые, свежие. Подхватили парня, что лежал у моих ног и уволокли в вагон.

– Паспорт, – протянул руку мужик, что сегодня выдавал оружие.

Я сунул руку в карман и испугался. Сунул в другой и страх перерос в панику. – Я забыл его.

– Да, да… У вас коллективная амнезия, – мужик потушил сигарету об стол и бросил окурок в коридор, через открытую дверь. Не церемонясь. – Знаешь, сколько вас сегодня таких?

– Да я правда его забыл! В ресторане! Позавчера!

– Да мы поняли уже. Поняли. Не ори, – шариковая ручка черкнулась на клочке бумаги и улеглась на стол. – Вы скоро там? Тут одежды не хватает!

В оружейный кубик внесли на носилках гору желтых курток. Все в крови, рваные.

– Выбирай. Это все, что осталось. Ты поздно пришел.

Вот черт.

Не было привычного порядка. Правила сегодня никто не соблюдал. Человек, что принес гору вещей тут же взял со стойки пыльную и грязную ТВС и вручил мне. – Сегодня можно не под залог. На честное слово.

И вот это, вроде, шутка была, а никто не улыбнулся. У всех лица бледные и глаза навыкате. И у меня навыкате. Как рыбы тут, мордами своими испуганными по сторонам глядим и понят ничего не можем.

Я свои рыбьи глаза рукой внутрь головы вдавил и винтовку взял. А мужики – нет. Смотрят, моргают изредка. Губы обветрились и засохли.

Может стоило дать Лизе поработать еще смену? Я бы помог ей.

А вместо этого роюсь в окровавленных куртках, выбираю ту, что получше. Ковыряю груду и понять не могу, что ищу. Мысли в голову не идут, мимо пролетают. Руки уже красные, а я все найти не могу.

Нашел. Вот эта подойдет. Мой размер. И в карманах патроны звенят. Как они туда попали?

– А каску?

Мужик за столом привстал, так слегка, а потом как ударит ладонью по столу. Так ударил, что мне аж больно стало. – Какую каску? Какую, на хрен, каску? Блядь! Да вы бы пристегивали их, каски эти! К бошкам своим тупым! Авось не растеряли бы!

Понял. Каски не будет. Фонарика, значит, тоже не будет.

Я, как контуженный, вышел из кубика оружейной и встал в строй. Даже не так, в общую кучу. Это был не строй. Все, вроде, выстроились, но как-то криво. С подкошенными ногами. В какой-то панике. С глазами этими, торчащими, чтобы глядеть во все стороны удобнее было. Кто в новой одежде, кто перепачканный, как я. Меня так хорошо снарядили, что я даже штаны с ботинками сменить не успел. Или не на что было. Все что вернулись, небось, обгажены да обоссаны. В свои придется. В парадные. Блядь…

Я выбился и общей толпы и прислонился к холодной стальной стене. Прислонился и покатился вниз. Вынул медальон из-под куртки и бормотать начал. Не помню, что бормотал. Несвязное что-то. Это уже не просьбы была, не мольба. Скорее уговаривал кого то, чтоб пощадили меня. И Ваньку. И мужиков всех этих.

Ванька молча сел рядом. Потом и мой одноклассник. Еще пара мужиков, что со мной в тоннели ходили не раз. Остальные смотрели. Я, когда глаза свои поднимал, натыкался на их взгляд.

И читалось в этом взгляде только одно: «Спаси нас, Сема. Отмоли грехи наши. Договорись там, чтоб на потом отложили»

Они всегда как на безумца на меня смотрят. С молитвами этими и Богом за пазухой. А сейчас и сами уже верят. Во все верят. И что бы я ни сказал – поверят. Надеюсь еще не поздно. Поверить.

– Семен! – снова раздался женский голос, и толпа расступилась, пропустив Лизу вперед.

Она успела отмыть руки и сменить одежду.

Я взглянул на нее снизу-вверх, полными испуга глазами и попытался как можно более сдержано ответить. Но дал петуха. – Тебе чего?

– Я тут буду. Тебя дождусь.

– Дура? – вскочил я. – Домой иди!

– Да ты задолбал! – она со всего размаху треснула меня ладонью по лбу. – Соберись! Не