Книга Сахарские новеллы - Сань-мао

У меня перехватило дыхание. Женщина подняла ведро и окатила себя с головы до ног. Сквозь пар я увидела, как стекшая с нее черная вода подбирается к моим чистым босым ступням. Меня слегка замутило, но я прикусила язык и стояла не шевелясь.

– Ты чего не моешься? Вот тебе камень, поскребись. – Добрая женщина протянула мне свой камень.

– Я не грязная, я дома мылась.

– А раз не грязная, зачем пришла? Я вон моюсь раз в три-четыре года. – Даже помывшись, она все еще казалась грязной.

Комнатка была совсем крошечная, без окон; над котлом с горячей водой клубился пар. У меня участилось сердцебиение, пот лил градом. Народу было много, спертый, насыщенный телесными запахами воздух не давал дышать. Мне стало нехорошо. Я прислонилась к мокрой стенке и обнаружила, что она покрыта толстым слоем чего-то сопливо-склизкого. Кусок этой массы прилип к моей спине. Сжав зубы, я стала отчаянно оттирать спину полотенцем.

Здесь, в пустыне, свои представления о красоте. Красивыми здесь считают полных женщин. Обычным женщинам приходится делать все от них зависящее, чтобы располнеть. Как правило, выходя из дома, женщины поверх платья плотно заматываются с головы до ног в большой кусок ткани. Те, кто помодней, надевают еще и большие солнцезащитные очки. За всем этим совершенно невозможно рассмотреть, как они на самом деле выглядят.

Я так привыкла к упакованным «мумиям», что вид больших голых тел совершенно меня поразил. Верно говорят, что купание обнажает истинную природу людей. Я чувствовала себя былинкой, жалкой и бледной, выросшей на лугу, где пасется стадо дойных коров.

Одна из женщин, отскоблив с себя черную жижу, собралась было ополоснуться, как снаружи вдруг раздался плач ее малыша. Она, как была голая, побежала на крик и вернулась с младенцем на руках. Усевшись на полу, она принялась его кормить. Грязная вода струилась по ее подбородку, шее, лицу, волосам и стекала на грудь, смешиваясь с молоком, которое сосал младенец. От этого невыносимого зрелища у меня к горлу снова подступила тошнота, и я опрометью выскочила из парилки.

Добежав до предбанника, я набрала в легкие побольше воздуха и пошла к проволоке за своей одеждой.

– Говорят, ты не мылась, а только стояла и глазела. На что глазеть-то? – полюбопытствовала хозяйка.

– Интересно посмотреть, как у вас моются, – с улыбкой ответила я. Хозяйка вытаращила глаза.

– И за это ты выложила сорок песет?

– Оно того стоило!

– Здесь у нас моются снаружи, а ведь изнутри тоже надо себя промывать, – сказала хозяйка.

– Изнутри? – не поняла я.

Жестами она изобразила, будто вытаскивает из себя кишки. Я обомлела.

– А где такое делают? – Мне было и страшно, и интересно; я даже пуговицы перепутала, одеваясь.

– На побережье. Поезжай в Бохадор, там каждую весну ставят хаймы, приезжаешь и моешься семь дней подряд.

Вечером за ужином я сказала Хосе:

– Она говорит, изнутри тоже моются. Надо ехать в Бохадор, на побережье.

– Ты точно не ослышалась? – удивился Хосе.

– Точно, она еще руками вот так показала. Давай съездим поглядим, – стала упрашивать я.

Из нашего городка Эль-Аюна до Атлантического побережья ехать не так уж и далеко, меньше четырехсот километров в оба конца, можно обернуться за день. О том, что в Бохадоре есть бухта, мы слыхали; остальное побережье Западной Сахары, протяженностью почти в тысячу километров, сплошь скалистое, без пляжей. Мы ехали к морю по оставленным на песке следам шин и ни разу не заплутали. И еще час – вдоль каменистого берега в поисках Кабо-Бохадора.

– Смотри, это вон там, внизу, – сказал Хосе.

Мы остановили машину у утеса. Внизу, на глубине нескольких десятков метров, синяя прозрачная вода омывала берега полукруглой бухты, а рядом, на песчаном пляже, раскинулись несчетные белые шатры, между которыми безмятежно расхаживали и мужчины, и женщины, и дети.

– Оказывается, и такая жизнь бывает в этом безумном мире, – вздохнула я с завистью. Вот он, «персиковый источник»[6], настоящий рай.

– Здесь не спуститься. Все осмотрел, в скале ни единого выступа, ногу поставить некуда. У местных, видимо, есть своя тайная тропинка, – сообщил Хосе, вернувшись с разведки. Он достал из багажника новенькую веревку, привязал ее к бамперу, затем притащил большой булыжник и подсунул под колесо, заклинив его, после чего затянул узел и сбросил веревку вниз.

– Делай, как я: не повисай всем телом на веревке, упирайся ногами в скалу. Веревка нужна только для устойчивости. Боишься?

Я слушала его, стоя на краю утеса и дрожа от ветра.

– Страшно? – снова спросил он.

– Очень, – призналась я.

– Тогда я полезу первым, а ты за мной.

Перевесив фотоаппарат через плечо, Хосе спустился вниз. Я сбросила обувь и босая повисла на веревке. На полпути надо мной стала кружить какая-то странная птица; я испугалась, что она выклюет мне глаз, и принялась судорожно работать ногами. Отвлекшись, я и не заметила, как оказалась на земле, позабыв про всякий страх.

– Тсс! Сюда! – позвал Хосе, притаившийся за большим валуном.

Тут я увидела несколько совершенно голых женщин, носивших воду из моря. Притащив ведро на берег, они выливали воду в большую бадью, к низу которой был прилажен шланг из кожи. Одна женщина улеглась на песок, другая ввела в нее шланг, как клизму, и подняла бадью, так что вода перетекала прямо в кишки лежавшей.

Я тихонько толкнула Хосе и указала ему на объектив для дальней съемки. Он так опешил от этого зрелища, что совсем забыл про фотоаппарат.

Когда бадья опустела, вторая женщина вновь наполнила ее морской водой и продолжила процедуру. После трех таких вливаний женщина застонала, а когда приступили к четвертому – закричала от боли. Мы смотрели на нее из-за валуна, перепуганные до чертиков.

Наконец, шланг извлекли наружу и ввели для промывки кишок следующей женщине. А той, которую только что накачивали водой, стали вливать воду через рот. Если верить хозяйке «Источника», такую «промывку» полагалось делать трижды в день в течение семи дней кряду. Вот она, «весенняя чистка»[7] во всей красе! Подумать только, сколько воды способен вместить в себя человек!

Спустя какое-то время наполненная водой женщина тяжело поднялась и заковыляла в нашу сторону. Усевшись на корточки, она начала испражняться прямо на песок. Бесконечный поток бог знает каких нечистот извергался из ее недр. Наложив кучу, она отступила на несколько шагов и продолжила облегчаться, зачерпывая руками песок и присыпая им свои испражнения. В общей сложности она наложила больше десятка куч и все не могла остановиться.

Сидя на корточках, женщина внезапно запела. Тут я не выдержала и расхохоталась. Очень уж потешно все