Книга Весы Великого Змея - Ричард Кнаак

Охваченный любопытством, Мендельн направился к краю лагеря. В темноте он видел куда лучше других, но, кроме темных зарослей, не мог различить ничего.

И все же… что это? Не шевельнулся ли кто-то вон там, справа?

– Иди сюда, – прошептал он.

Впервые произнесенные, эти слова побудили призраков придвинуться к нему ближе прежнего. Как правило, призывать их Мендельн избегал, но если этот призрак что-либо значит для них с братом, надо бы выяснить, с чем он пожаловал.

Однако замеченный им силуэт приближаться не торопился – напротив, чем пристальней Мендельн вглядывался в заросли, тем верней убеждался, что зрение его подвело. Теперь силуэт напоминал вовсе не человека – скорее уж, ветку папоротника или какого-то иного растения…

И все же тревога униматься никак не желала. С досадой переведя дух, Мендельн шагнул в заросли. Риск подобной затеи он вполне сознавал: возможно, насекомые, не дающие остальным покоя, и держатся от него в стороне, но как знать, последуют ли их примеру и крупные плотоядные, о которых рассказывали тораджане?

На его взгляд, ночью джунгли обрели особую прелесть, будто некая таинственная красавица, а опасности, скрывавшиеся во тьме, лишь придавали этой красавице еще большую притягательность. Углубляясь в заросли, Мендельн подивился причудам собственного воображения. Да, теперь он, определенно, не прежний боязливый мальчишка, каким оставался даже после того, как вырос!

Примеченный им силуэт должен был отыскаться совсем рядом, однако теперь Мендельн не увидел ничего, напоминающего его хоть отдаленно. Может, все же почудилось? Или тот, кого он заметил, поспешил скрыться, как только понял, что обнаружен?

Плеча коснулась чья-то рука.

Обернувшись, точно ужаленный, Мендельн… не увидел позади никого.

– Кто ты? – прошептал он.

Но джунгли хранили безмолвие. Правду сказать, вокруг сделалось удивительно тихо, слишком уж тихо для мест, голоса коих днем – нередко лишь детский лепет в сравнении с тем, что начинается после заката. Обитателей в джунглях насчитывалось куда больше, чем в целой тысяче Серамов, однако сейчас всех их будто и след простыл. От самых маленьких и до самых огромных – все живое подозрительно затаилось, притихло.

Стоило Мендельну отметить это, слева донесся шорох листвы… а в уголке поля зрения мелькнул некто на двух ногах.

– Избавь меня от своих шуток да фокусов! – прорычал младший из Диомедовых сыновей. – Покажись, а не то!..

Что, собственно, он предпримет в противном случае, Мендельн понятия не имел. Прежде в минуту опасности у него с языка слетали слова того самого древнего языка, которого он знать не знал, слова заклинаний, не раз спасавшие его жизнь, но защитят ли эти слова от прячущегося во тьме? Как знать, как знать…

Прячущийся снова зашевелился, теперь уже справа. Слово сорвалось с губ Мендельна само собой, и джунгли на миг озарила неяркая пепельно-серая вспышка.

Однако увидел он вовсе не то, чего ожидал.

– Нет… нет, – прохрипел брат Ульдиссиана, отказываясь верить собственным глазам.

«Морок, должно быть… а может, какая-то хитрость», – подумал он.

Да, это все объясняло, а объяснив, укрепило его решимость. Из всех, кого он только знал, на подобную мерзость могла пойти лишь она.

– Лилит…

А он тут один – дурачок, переоценивший свои жалкие силы… а демонесса, несомненно, готовится к роковому удару. Каким он окажется? Само собой, Мендельн погибнет чудовищной смертью, и умирать будет долго…

Как ни странно, смерти самой по себе он не страшился – вот только предшествующего ей хотелось бы избежать.

Что ж, страха Мендельн ей не покажет. Если его гибель чем-то поможет Ульдиссиану, или хотя бы послужит ему предостережением – это уже кое-что.

– Ладно, Лилит. Вот он я. Давай же, делай, что там тебе угодно.

Тут Мендельну на ум пришли новые слова, и он почувствовал зыбкую надежду. Мендельн знал: могущество этих слов предоставит ему шанс хотя бы оттянуть неизбежное…

И тут что-то свистнуло над самым его ухом. Из темноты раздался переливчатый, сродни звериному, вой, а следом – глухой удар, удар чем-то тяжелым о дерево невдалеке.

Вглядевшись во мрак, туда, откуда слышался вой, Мендельн увидел у одного из могучих стволов нечто ужасное. Видя, что жуткая тварь не движется, он отважился подойти к ней.

То был морлу… морлу со стрелой в горле, угодившей точно в полудюймовую щель между шлемом и латным нагрудником. Вид этой стрелы извлек из глубин памяти новый кошмар. Стоило Мендельну потянуться к древку…

Морлу поднял голову, уставился на Мендельна черными дырами глаз, вскинул руки навстречу Ульдиссианову брату.

С языка Мендельна сами собой потекли, заструились те же слова, что спасли его от такой же твари в доме мастера Итона. Тянущиеся к нему пальцы морлу вмиг скрючились, точно звериные когти, и устрашающий воин, забулькав горлом, обмяк. Только стрела, пригвоздившая морлу к стволу дерева, и не позволила отвратительной бледнокожей твари рухнуть ничком у ног Мендельна.

Нимало не мешкая, Мендельн простер ладонь над грудью чудовища. Новая фраза – опять-таки впервые примененная к делу в Парте – соскользнула с языка без помех.

Немногие смогли бы увидеть крохотное черное облачко, выпорхнувшее из тела морлу и повисшее в воздухе над Мендельновой ладонью. Чуть задержав взгляд на этой мерзости, брат Ульдиссиана резко, точно ловя муху, сомкнул пальцы.

Облачко тут же рассеялось.

– Больше тебя не поднимут из мертвых, дабы творить злодеяния.

Какая бы темная сила ни приводила морлу в движение, ни придавала им видимость истинной жизни, этого трупа ей уже не воскресить – он, Мендельн, о том позаботился.

Оставался лишь тот, кто в первый момент спас его от прислужника Церкви Трех. Коснувшись стрелы, Мендельн с некоторым недоумением обнаружил, что ее древко сплошь измазано грязью. Совсем как та стрела, что прикончила одного из мироблюстителей…

– Не может быть… он же мертв…

«Но ведь жизнь – это только одежды, и всякий носит их лишь до поры…»

Мысль эта промелькнула в его голове, однако Мендельн ни на миг не поверил, будто она в самом деле порождена им самим. Подобные вторжения в собственный разум он чувствовал не впервые. Появляясь, незваный гость всякий раз указывал ему верный путь, но теперь его слова только встревожили Мендельна пуще прежнего.

– Нет! – прорычал он во тьму. – Он мертв! Думать иначе есть зло! Он мертв и лежит в могиле! Я сам хоронил его! Я сам выбирал место для… место для…

И выбрал место для захоронения тела совсем рядом с древним обелиском, сплошь испещренным письменами того же сорта, что и серамский камень! Мендельн разинул рот, поражаясь собственной наивности. С чего ему взбрело в голову, будто место для могилы выбрано им самим? Некто неведомый исподволь направил его туда, а он, даже не заподозрив неладного, безропотно повиновался.