Книга Здесь все взрослые - Эмма Страуб

– Кэрол приехала из Вермонта. Дети выросли, муж на пенсии, может заниматься собаками. Она разводит собак. Гаванских болонок. Они любят животных, вся их семья. – Боб моргнул, глаза увлажнились.

– Как чудесно. – Астрид понимающе кивнула.

Она перевела взгляд на запыленный пол, на корзинку с вязальными спицами, на полупустые стаканы на кофейном столике. Беспорядок. Боб высморкался.

– Кошки с ума сходят, – пожаловался он. – Когда Барб перебралась в «Херон медоуз», она каждый день приезжала, а сейчас они просто на стены лезут. Знают, что она отдала богу душу.

– Когда трудно, животные очень утешают, – заметила Астрид, хотя считала, что от домашних животных есть лишь одна польза: они помогают детям понять, что такое смерть. Конечно, не самое популярное мнение. Когда они только познакомились с Берди, у той был старый, неуклюжий пес, здоровенный лохмач, который спал у ее ног, и Астрид видела, как Берди ухаживала за медленно идущей к неизбежному концу собакой, и делала вывод о человеческих качествах своей подруги. Возможно, заведи она собак для своих детей, она была бы лучшей матерью, однако решила, что дети развлекут друг друга сами. – Твое здоровье, Боб.

Боб кивнул.

– Еще раз большое спасибо.

Комнату с низким потолком загромождала мебель. Кругом потертые тканые коврики, согревавшие ноги Барбары, пока она ходила от одной кошки к другой и по-матерински им подмяукивала. Астрид не хотелось обнимать Боба, и она поспешила уйти, не позволив ему залиться слезами.

Дом престарелых «Херон медоуз», стоявший в стороне от дороги, был обнесен большим деревянным забором, у крошечных ворот дежурил охранник – чтобы, не дай бог, чья-то бабушка не сбежала в ночной сорочке и босиком. Астрид оставила машину на парковке и вошла, здороваясь со всеми подряд. В «Херон медоуз» последние десять лет своей жизни жила мать Расселла, и на местности Астрид ориентировалась. Ужасно, когда дети умирают раньше тебя, а Расселл умер раньше матери. Астрид проводила с детьми воспитательную работу – навещайте бабушку. Что еще она могла сделать? Сама-то их в детстве почти не воспитывала.

Как и в большинстве заведений для престарелых, в коридорах «Херон медоуз» бродил запах побелки и мочи, на стенах висели репродукции знаменитых картин («Кувшинки» Клода Моне, «Звездная ночь» Ван Гога, никаких Пикассо или Караваджо). В больших терракотовых горшках стояли искусственные цветы – вечнозеленые. Астрид спросила у приемной стойки, где стрижет Берди, и пошла ее искать.

Дом напоминал большого тарантула – от плотного тела отходят длинные щупальца, коридоры с комнатами постояльцев. В средней части, за стойкой, располагались физкультурная, терапевтическая, телевизионная и игровая комнаты. Берди обычно трудилась в игровой, а в остальное время там играли в бридж или покер, разгадывали кроссворды из специальных дешевых журнальчиков. Астрид заглянула в открытую дверь (проемы широкие, чтобы легко закатывать коляску) и увидела Берди за работой.

В кресле спиной ко входу сидела женщина. Берди расчесывала влажные седые волосы, подхватывала пряди. На полу – большой пластиковый коврик, потом проще убирать. Тут же круглый деревянный столик со всем необходимым: два ручных зеркальца, специальный спрей, чтобы легче распутывать волосы, пульверизатор с водой, сушилка для волос, гребешки, щетки, зажимы, три пары разных ножниц. Желающие записываются заранее либо просто сидят в живой очереди. Никто никуда не спешит. К концу дня комната наполнится желающими постричься обоих полов, люди будут терпеливо ждать, как в аэропорту перед полетом домой после Дня благодарения, объевшись пирогов с биодобавками. Берди работала быстро и энергично, как все парикмахеры, умела развлечь клиента непринужденным трепом – молодые это ненавидят, а старики обожают. Астрид видела ее напряженную спину, чуть согнутые колени. Берди двигалась, как боксер на ринге.

– Ку-ку, – позвала Астрид. – Птичка Берди.

Берди подняла голову, на лбу торчали очки. Махнула ножницами.

– Дорис почти готова, – сообщила она. – Верно, Дорис? Мы почти готовы? – Дорис ответила восхитительной улыбкой, явив розовые десны и беззубый рот.

– Пройдусь, – сказала Астрид.

Где-то здесь была Мэри Бадж, мать Барбары, и Астрид решила ее навестить. Она вернулась к стойке, спросила, где комната Мэри Бадж, и потащилась с сумкой, полной продуктов, по широким коридорам.

Двери в «Херон медоуз» никогда не запирались – правила техники безопасности. У многих обитателей страдал слух, поэтому над входом в каждую комнату висел колокольчик, он тихонько звенел, а внутри начинала мигать лампочка, как буй в океане. Астрид позвонила и подождала. Через несколько минут дверь открылась – перед ней стояла Мэри Бадж. Отксеренная копия Барбары, только усохшая процентов на пятнадцать. Круглые, как колеса грузовика, плечи наклонены вперед, будто она все время хотела дотянуться до пальцев ног.

– Привет, госпожа Бадж, я Астрид, – представилась Астрид, хлопнув себя по груди. – Можно посижу с вами несколько минут? Я знала вашу дочь, Барбару.

Мэри кивнула и прикрыла глаза. Широко распахнула дверь и жестом пригласила Астрид войти.

Все комнаты в «Херон медоуз» были одинаковые, хотя одни – зеркальные отражения других. Комната Мэри ничем не отличалась от комнаты, в которой когда-то доживала свой век мать Расселла, опрятная, в форме буквы Г, запыленные безделушки аккуратно расставлены. Скопидомство Барбары явно родилось не на пустом месте.

Мэри прошаркала к своему креслу-качалке, мягко плюхнулась в него и прикрыла колени вязаным одеялом. Такой старой я не буду никогда, решила про себя Астрид, хотя это одна из основ человеческого существования: держаться до последнего. В Клэпхэме или поблизости другого дома престарелых не было – были палаты с проживанием около больницы, если требовался постоянный медицинский уход, а еще – несколько, как думала про себя Астрид, интернатов для старых кошелок. Мужчины-то умирают первыми, и в Клэпхэме, и где угодно. Если грянет апокалипсис, встречать его будут одни старушки, с леденцами и мандаринами в сумках. Некоторые ее старые подруги (все относительно, даже сейчас) уже начали сдавать, осыпаться, а кто-то перешел в мир иной. Однако Астрид еще не простилась с молодостью (опять-таки относительно), и каждая смерть наносила ей коварный и жестокий удар, она еще не готова к последнему и неизбежному удару, какой судьба наносит из милосердия любому живому существу. Милосердие! Ни о чем таком Астрид и не думала. Женщины в ее возрасте еще работают, хотя она – нет. После смерти Расселла она работала в местном банке, сначала кассиром, потом финансовым консультантом, ей нравилось объяснять людям, как им распорядиться своими деньгами. В шестьдесят пять она ушла на пенсию, потому что в банке работали люди помоложе, а ей хотелось больше времени проводить в саду. Но посмотрите на судью Рут Бейдер Гинзбург! У Астрид, надо надеяться, впереди еще не одно десятилетие.

Мэри Бадж сидела спокойно, сложив руки на вязаных холмиках ее коленей. Астрид села на кушетку напротив и тут же поняла, что именно здесь скорее всего спала Барбара.