Книга Брачные танцы на пепелище - Лариса Шкатула

– Ещё чего, у меня от Юли секретов нет. К тому же у неё куча дел!

И тут что-то делается с его лицом. Будто кто-то недобрый хватает его жесткой рукой м сжимает так, что оно собирается в морщины.

– Издеваешься? – цедит он. – Поманила и бросила. Решила, тебе всё можно?

И делает шаг к Маргарите. Что он собирался сделать, трудно сказать. Вряд ли ударил бы, но Юля чётко поняла: шефиня в опасности. Она закрыла Маргариту собой и сказала, глядя ему в глаза:

– Что вы себе позволяете? Вам никто ничего здесь не должен. Маргарита Сергеевна – порядочная женщина, у неё муж, которого она нежно любит, и маленький ребенок. Да я сейчас полицию вызову и скажу: нападение на врача при исполнении обязанностей.

Смешались в кучу кони, люди. Юля пересмотрела детективов! Неизвестно, есть ли в законе такой статьи насчёт врачей.

– И вообще, рабочий день у нас, в детской стоматологии, закончился, а вы вовсе не ребёнок, так что покиньте кабинет!

И пошла на него грудью вперёд. Не иначе от неожиданности Сева попятился прочь и вывалился в коридор. Юля закрыла дверь на ключ, а когда повернулась к Маргарите, увидела, что плечи доктора сотрясаются от смеха.

Она ласково взглянула на медсестру, нет, на своего ассистента.

– Твое заступничество было очень трогательным. Думаешь, меня так просто обидеть?

– Есть такие мужчины, которые делают это виртуозно, – бурчит Юля, и сама удивляется этому своему знанию. – А потом… пусть знает, что за вас есть, кому заступиться!..

Она делает паузу и говорит.

– Только слово – обидеть – сюда совсем не подходит. Я думаю, что он в вас влюбился, и собирался добиваться ответного чувства. Я нарочно сказала, что вы замужем, но, боюсь, это его не остановит.

Маргарита от души хохочет.

– Нет, ну до чего ты славный человечек!

Опять она с человечком. Есть всё-таки в этом слове что-то унизительное… Или снисходительное. В любом случае, с оттенком превосходства того, кто дает тебе эту оценку.

– Кстати, этому «человечку» скоро двадцать один год!

– Понимаю, – вздыхает Маргарита. – Тебе кажется, что я общаюсь с тобой не по возрасту, как человек, намного старше… Но, Юленька, это ведь так и есть. Я прошла через… как бы помягче сказать… трудности, о которых не дай бог тебе и знать. Потому и оценки у меня жестче, и на мир я смотрю без розовых очков. Чего, миленький мой, о тебе не скажешь. Ты вон своего Генку до сих пор бросить боишься. Жалеешь. А вдруг та, что придёт после тебя, не станет его кормить-поить, ничего не требуя взамен. Не додаст чего-то, и это станет для него стрессом.

Прежде Юля сказала бы, что Маргарита над нею насмехается, но теперь… в её голосе звучит озабоченность. Как могла бы заметить Юля, шефиня стала словно более сострадательной. То жила такая – вся в себе, а теперь замечает то, на что прежде не обращала внимания. Как будто производит переоценку ценностей…

– Жалею, – вздыхает Юля, – сама не знаю, в кого я такая уродилась? И ведь знаю, что меня саму, случись чего, Геночка не пожалеет. Я ему, как он сам говорит, до фонаря.

– Так и говорит: до фонаря? – ужасается Рита.

– Нет, конечно, совсем уж ходить по себе я бы не позволила. Это у него присказка такая: до фонаря, значит, всё равно… Я как-то оперетту смотрела. Так один герой, на него похожий, пел: «Я даю вам, Лора, слово джентльмена, что на это дело мне плевать».

– А-а-а.

И будто отключается. Опять у Маргариты мысль убегает не в ту степь.

Глава двенадцатая

С работы домой Юля пришла сегодня под таким впечатлением, что не кинулась сразу к плите, как прежде, приготовить ужин Геночке, а просто упала на кровать поверх покрывала, чего не делала никогда, и уставилась в потолок.

Да, весело у них в стоматологии, и с каждым днём всё веселее.

Вокруг Маргариты бушуют страсти, а Юля в роли американского наблюдателя, но и её краем задевает эта вакханалия чувств.

Интересно, думает она, что сказал бы Лев, став этому всему свидетелем?.. Кстати, а Генка сегодня и не пришёл, так что она бы зря старалась.

А Риточка, как выяснилось, втрескалась. В следователя, которого до того вообще мельком видела. Что он там говорил про разряд молнии? Всё-таки Юля считала Маргариту Сергеевну серьёзнее… У неё же всё в жизни устроено. Всё есть! И пустить жизнь на ветер из-за какой-то молнии?.. Что-то Юлю на природные явления потянуло.

Короче, она лежала одетая на кровати и пыталась разложить по полочкам полученную на работе информацию. Как комом её получила, так и засунула в память тоже комом. Некогда было разобраться и понять, разгладить, узор рассмотреть… Как говорится, вали кулем, после разберем!

В общем, думала Юля, думала, перебирала события, да неожиданно для себя так и заснула одетая. Проснулась в два часа, переоделась в ночнушку и нырнула под одеяло, досыпать.

Утром проснулась рано. Выспалась. Пошла на местный базарчик, в двух кварталах от дома, купила молока, сметаны, дома открыла банку варенья. Не иначе как от задумчивости напекла столько блинов, что решила половину отнести на работу, стоматолога покормить. Они же, влюблённые часто даже поесть забывают!

Рита сидела в кабинете одна, пациентов не было – бывают такие дни, ничего в этом особенного, но у Юли отчего-то сжалось сердце, когда она увидела своего врача, сидящую за столом с поникшей головой, какой-то одинокой, будто брошенной.

– Юленька! – оживилась Маргарита.

В самом деле, обрадовалась, кинулась обниматься. Юля даже прослезилась.

– Я по тебе соскучилась.

– Я тоже… по вам… Чай будем пить? Я, между прочим, сегодня с утра блинов напекла. Задумалась. На всякий случай принесла с собой. Не хотите?

– Прощай диета? Шучу… Где есть будем, в комнате отдыха?

– Давайте.

– Представь, я тут села поработать, но в голове пусто, и ничего делать не хочется…

– Представляю, – сказала Юля, – на вас это совсем непохоже.

– Какие у тебя шикарные блины, – перевела разговор Рита.

Юле показалось, что разговор она пытается поддерживать чисто машинально, вся в своих думах.

А потом вдруг стала рассказывать о себе, причем, Юля поняла: всё, о чём здесь говорилось до сих пор, эти длинные утренние разговоры обо всём на свете, только и было ничто иное, как говорильня. Ни о чём.

Юля всегда была уверена, что настоящее чувство: ну, там любовь, или страсть, то, что захватывает человека целиком, делает его слабым. Точнее: его иммунитет перед жизненными трудностями ослабевает. И характер мягчеет. Словом, все прежние твердости теряются. По крайней мере, на время захватившего человека чувства.

Шок – это, конечно, слишком сказано, но переворот в представлениях – однозначно.