Книга Хорошие собаки до Южного полюса не добираются - Ханс-Улав Тюволд

– А у хороших пилотов самолеты четыре-пять раз падают?

Но фру Торкильдсен меня не услышала. Про Майора говорить ей нравилось.

– Я поняла, как много для него значили эти полеты, только когда он перестал летать. Нет, другим он не стал, но теперь я вполне могла представить его беспомощным.

Фру Торкильдсен слегка расчувствовалась. И захотела пить. Он прошаркала на кухню, и я подумал было последовать за ней (а вдруг мне перепадет что-нибудь вкусненькое?), но не сдвинулся с места. Не хотел шпионить, и к тому же я теряю голову от малюсенького кусочка колбасы – это я и сам прекрасно знаю. У меня от одной мысли о колбасе слюни текут. Самообладание, сидеть!

Фру Торкильдсен со стаканом в руке вернулась в гостиную и заговорила, еще не дойдя до кресла:

– Перестав летать, он сперва компенсировал это тем, что купил мотоцикл. Не из тех, что ревут и громыхают, а симпатичный такой, желтенький, как раз подходящий для нас двоих. «Хонда». Мы несколько недель на нем катались – даже в Энебакк к друзьям ездили. Но потом мотоцикл забросили, он пылился в гараже, и в конце концов его продали соседу из дома напротив. Но по-моему, хуже всего Майору стало, когда его лишили возможности водить машину.

– Вас послушать – и выходит, что он контролфрик, – сказал я, – а мне он другим запомнился.

– Он был обыкновенным мужчиной, похожим на всех остальных мужчин. Как Шеф – вот что я сказать пытаюсь. К тому же «фрик» – это уж точно не про Майора, – ответила фру Торкильдсен, – сам он фриков терпеть не мог, и несколько раз, когда наш сын делал странную прическу, Майор насильно состригал ему волосы. Да и сам Майор сеял вокруг себя хаос. Как и большинство мужчин, он пытался управлять жизнью при помощи инструментов, техники и всяких механических средств. И, естественно, оружия.

– Разумеется.

– Его оружие меня с самого начала раздражало. Им были набиты ящики и шкафы, и я его до смерти боялась. Но с этим ничего было не поделать. До нашего знакомства он спал с пистолетом под подушкой. Он не знал, что мне это известно. Когда он постарел, мне уже и самой стало казаться, что оружие в доме – это неплохо. По крайней мере, лучше, чем без него. Думаю, без оружия он чувствовал себя ужасно неуверенно и спал тревожно. Впрочем, в конце концов ему уже ни оружие не помогало, ни инструменты, и он, как я и боялась, стал совершенно беспомощным. Но мне от этого хуже не стало. Наоборот, мне стало лучше. Наш брак был довольно поганый и одновременно счастливый, как у многих, но последние годы были в каком-то смысле лучшими. В последние десять лет мы проводили вместе больше времени, чем в первые тридцать. Увядать и умирать никому неохота, но я знаю – Майор тоже считал, что стареть – это неплохо. Прекращаешь бороться за выживание.

– А что произойдет, если один из нас постареет? – спросил я, но фру Торкильдсен погрузилась в собственные мысли.

Чуть погодя, когда я уже полагал, что она ничего больше не скажет, фру Торкильдсен неожиданно произнесла:

– По-моему, старость – это дерьмище!

Я бы морской переход до Антарктиды не выдержал. Это фру Торкильдсен так считает. Я бы сошел с дистанции еще на суше и до корабля «Фрам» вообще не добрался. Если же я, вопреки всему, выдержал бы путешествие, то в трехмесячной пешей экспедиции до Южного полюса меня бы ждала верная смерть. И даже выживи я по пути туда – это еще не гарантия, что меня и дальше ждала веселая и беззаботная жизнь. Ну что, я не передумал слушать дальше?

– Я хочу про собак, – попросил я.

– Шлёпик, наберись терпения. История о собаках – часть большого рассказа. Так сказать, рассказ в рассказе. Тебе еще много о чем надо узнать.

– Например?

– Например, о льде.

– Лед – это же просто засохшая вода, чего еще о нем можно узнать?

– Антарктида состоит преимущественно из воды. Ее там невероятно много, – сказала фру Торкильдсен, – почти вся питьевая вода на Земле находится там. Почти девяносто процентов.

– А это много? – спросил я.

– Много, – кивнула фру Торкильдсен.

– По сравнению с чем? – Я решил поумничать.

– По сравнению почти со всем, – ответила фру Торкильдсен, и я резко перестал быть умным.

Фру Торкильдсен задумалась. Подумав, она встала и направилась на кухню. Я последовал за ней – кто знает, может, мне перепадет чего-нибудь вкусненькое? Но она, как оказалось, лишь налила себе стакан воды. Два стакана воды. Три стакана воды. Четыре стакана воды, и еще один, и еще один, и еще один, и еще, и еще стакан, и еще один, и еще.

После фру Торкильдсен прикатила из кладовки свою чудесную тележку, которую обычно достает, только когда принимает гостей. Она аккуратно поставила на тележку стаканы с водой и медленно-медленно покатила ее в гостиную, в кои-то веки не сказав, как заправский официант: «Лучше умереть, чем бегать по сто раз!»

Все это меня ничуть не обеспокоило – напротив, я счел такую идею разумной. По крайней мере, не придется много раз бегать на кухню, когда драконова вода лишит ноги фру Торкильдсен их обычной устойчивости. Но потом я насторожился: вместо того чтобы переставить стаканы на стол, что, как показывает мой опыт, она сделала бы в обычной ситуации, фру Торкильдсен, подкатив тележку к камину, принялась заботливо расставлять стаканы на полу.

Располагала она их вот так:

OOOOOOOOO        O

Словно фокусник, фру Торкильдсен начала водить своими дрожащими руками над стаканами, одновременно растолковывая мне премудрости математики, которые, думаю, известны лишь немногим собакам.

– Все эти стаканы, – она сделала над ними круг рукой, – это сто процентов. Сто процентов – это все. Понятно тебе?

– Сто процентов – это все, – повторил я, словно оболваненный сектант, а фру Торкильдсен продолжала: – Вот это, – палец фру Торкильдсен уперся в стакан, стоящий чуть на отшибе, – питьевая вода, которая находится за пределами Южного полюса, а вот это, – она обвела рукой остальные стаканы, – питьевая вода, находящаяся в Антарктиде. Девяносто процентов. Девять из десяти.

– Это девяносто процентов?

– Это девяносто процентов.

– А один стакан – это сколько?

– Десять процентов, – сказала фру Торкильдсен, – от всей воды. Понимаешь?

– Кажется, да, – ответил я, хотя ни хрена не понял.

Впрочем, оно и неудивительно.

Для жизни, в которой ничего не происходит, жизнь фру Торкильдсен насыщена событиями. После того как Майора не стало, гости у нас бывают нечасто, зато такое впечатление, будто каждый из них, кроме разве что Щеночьего Кутенка, отчасти меняет наше существование. Изменения эти, что вообще присуще изменениям, имеют две стороны. Если не больше.

Возможно, бывают изменения лишь к лучшему или худшему, но только со мной ничего такого сроду не случалось.