Книга Экспериментальная мода. Искусство перформанса, карнавал и гротескное тело - Франческа Граната

Они были как бы постоянными, закрепленными в обычной (т. е. некарнавальной) жизни, носителями карнавального начала. [Они] вовсе не были актерами, разыгрывавшими на сценической площадке роли шута и дурака Они оставались шутами и дураками всегда и повсюду, где бы они ни появлялись в жизни. Как шуты и дураки, они являются носителями особой жизненной формы, реальной и идеальной одновременно. Они находятся на границах жизни и искусства (как бы в особой промежуточной сфере)…

Костюм беременности

Согласно определению Бахтина, одна из главнейших функций этих шутов и дураков – «снижение», то есть «приобщение к жизни нижней части тела, жизни живота и производительных органов, следовательно, и к таким актам, как совокупление, зачатие, беременность, рождение, пожирание, испражнение». Поэтому неудивительно, что безумные модели Ли Бауэри представляют собой еще более откровенное и вызывающее перевоплощение беременного тела, чем экспериментальные модели Джорджины Годли и Рей Кавакубо. Конечно, его интерпретации образа материнства выглядят более гротескными еще и потому, что Бауэри заставлял играть роль беременного собственное мужское тело. На протяжении всей своей карьеры модельера он создавал предметы одежды, которые подчеркивали и утрировали размер и форму живота, а часто и добавляли ему значительности за счет объемных накладок и вставок. В интервью, которое Чарльз Атлас включил в фильм «Легенда о Ли Бауэри», Бауэри утверждает, что «единственная [часть тела], которую современному человеку еще только предстоит выставить в преувеличенном виде, – это живот». Эта установка идет вразрез с бытующими в обществе представлениями, побуждающими нас скрывать и утягивать животы.

По словам его вдовы Николы, вначале Ли Бауэри стыдился своих габаритов, далеких от эталона, идеальным воплощением которого был стройный мускулистый красавец, рекламирующий нижнее белье Calvin Klein. Скульптурные формы прыгуна с шестом Тома Хинтнауса, увековеченные фотографом Брюсом Вебером в рекламной кампании 1982 года, олицетворяли заключенную в теле мужчины силу, здоровье и красоту. И их вполне можно рассматривать как идеальную пару безупречному телу Лизы Лайон. Эта здоровая классическая телесная красота – казалось бы, неподвластная никакому тлетворному вмешательству извне и никакой немощи – преподносилась как спасительное средство, способное противостоять надвигающейся угрозе СПИДа. К мужским фотопортретам работы Вебера прекрасно подходит характеристика, данная Ребеккой Арнольд всей моде 1980‐х годов: «щит с великолепно украшенной внешней стороной, который действует как фетиш, отгоняющий страхи, связанные со смертью и болезнью». Но по иронии судьбы Герб Ритц, который вслед за Вебером в начале 1990‐х годов продолжил в сотрудничестве с компанией Calvin Klein эксплуатировать образ совершенного мужского тела, в 2002 году умер именно от осложнений СПИДа.

Однако вернемся к интервью Николы Бауэри. По ее словам, «когда [Ли] в первый раз приехал в Лондон, он был сильно озабочен своим весом и какое-то время сидел на диете», но в конце концов начал принимать свое тело и научился стратегически его использовать как каркас для своих костюмов:

Все началось с его задницы. В самом начале 1980‐х годов он сшил целую кучу курток, которые заголяли ягодицы, прикрытые только [женскими] трусиками или панталончиками с оборками; а затем он переключился на грудь, потому что там у него было достаточно жира, чтобы соорудить настоящие титьки. Он не был таким, как другие дрэг-королевы, – он никогда не хотел выглядеть как женщина. Ему просто нравилось выставлять напоказ некоторые части своего тела, и он действительно был крупным парнем с большим животом. Что касается вещей, которые он носил в более поздние годы что ж, это все его живот, и почему бы ему не подчеркнуть его форму в своих костюмах.

Никола добавила, что Ли по-настоящему научился ценить свое тело, позируя Люсьену Фрейду:

Я думаю, вероятнее всего, это случилось после того, как он начал позировать для Люсьена Фрейда. Люсьен был увлечен его телом и считал его просто фантастическим. Они совместно добились этого: они оба полюбили его тело, и Ли начал использовать его как деталь в своих костюмах.

Действительно, монументальные ню Люсьена Фрейда, которые до сих пор остаются самой известной визуальной репрезентацией тела Ли Бауэри, лучше, чем любое другое изображение, передают его «экстраординарные» габариты. Картины Фрейда помогают увидеть, что Бауэри уже сам по себе был гротескной фигурой, особенно если мы рассматриваем отношения между эталоном «телесной красоты» (одним из главных атрибутов которой была худоба) и телом, отклоняющимся от этого эталона, как «социальные отношения норм и девиаций, а следовательно, политические отношения, нацеленные на натурализацию в теле норм, установленных теми, кто обладает большей властью в социальной формации». В контексте таких отношений «быть вызывающе толстым – значит показать себя мятежником, всем своим телом оскорбляющим и богохульствующим» против канона. Исследовательский интерес к «непокорной» плоти, несомненно, питали и Кавакубо, и Годли, однако у них он возник безотносительно собственного тела и был реализован в коллекциях одежды, которую, в отличие от настоящей плоти, человек может надеть и снять по собственной воле; к тому же следует заметить, что в презентационном показе экспериментальной коллекции Кавакубо участвовали только модные модели, обладающие стандартными физическими параметрами.

Приспособления, которые Ли Бауэри, обладая и без того выдающимися габаритами, использовал для того, чтобы выглядеть еще массивнее и выше: объемные вставки и накладки, громоздкие головные уборы, обувь на огромных каблуках и платформах, – это детали, также характеризующие его как фигуру без границ и позволяющие причислить его к категории гигантов. В своих теоретических трудах Сьюзан Стюарт утверждает, что гигантизм, нарушая такие классические параметры, как пропорциональность, симметрия и умеренность, исторически связан с гротеском: «Гиганты, от Левиафана до циркового фрика, образуют смешанную категорию; нарушители границ и правил; сверх меры одаренные природой и вследствие этого [самим своим существованием] оскорбляющие культурные системы». Постоянное стремление Ли Бауэри ставить под сомнение категории нормальности шло рука об руку с желанием исследовать границы и пределы возможностей человеческого тела, а также меру смущения, связанного с его физиологическими функциями. В совместном интервью с Ричардом Торри и Дональдом Урквартом он пояснил, как провоцирует смущение публики:

А еще мне нравится делать какие-то вещи, которые смущают людей. Я замечаю и другие вещи, к которым возвращаюсь снова и снова, и это вещи, которые мне действительно нравятся, потому что даются мне с трудом; они причиняют боль, но и приносят настоящее удовлетворение. Думаю, я понял это, еще когда жил с родителями, и некоторые вещи, оставшиеся в моей жизни с тех времен, трудно вынести, они смущают, в них есть жестокость и все такое. И потому мне это нравится. Но я не говорю, что я мазохист или что-то в этом духе очевидно, боль и удовольствие есть во всем, что я делаю. В моих работах есть напряженность между по-настоящему светлой стороной и стороной очень темной. И может быть, еще какое-то очарование. Но, возможно, еще и какой-то жуткий выверт. В общем, всегда существует какая-то напряженность между этими двумя сторонами.