Книга Игры на раздевание - Виктория Мальцева

- Эй, розарий! – внезапно окликает нас Кай. - Как насчёт того, чтобы сыграть в прятки?

- Мы только зааааа! – визжит Марина.

- Я в деле! – хохоча, объявляет Дженна.

Ну, прятаться тут действительно есть где: обширное сложной структуры здание школы, хозяйственные постройки, игровые и спортивные площадки, кусты, опять же…

- Сыграем? – вглядываются в меня сощуренные зелёные глаза.

- Почему нет? – пожимаю плечами, но, честное слово, нет во мне энтузиазма заниматься подобной ерундой.

А зря. В школе меня не принимали в коллективные игры, если только в самой-самой начальной, когда моя «непохожесть» не так сильно бросалась в глаза. И вот, в возрасте двадцати двух лет, мне выпадает шанс узнать, что же такое азарт и связанная с ним возбуждённость.

Мы играем раундами на время, разделившись на мужскую и женскую команды. Первый раунд девочки проигрывают, несмотря на определённо лучшие навыки в поиске потерянных вещей, а всё потому, что Олсон забрался на дерево, и искать его там ни одной из нас не пришло в голову. Во всех остальных раундах парни нас находят, и мы их тоже. Но выиграть отчаянно хочется (да хотя бы сравнять счёт!), поэтому мой мозг одержимо перебирает идеи и их комбинации, в то время как Марина и Дженна хохочут, легко позволяя себя обнаружить.

В последнем заходе моя методика непрерывного движения вокруг здания отопительного корпуса отлично срабатывает, но отведённого ребятам времени на поиск ещё предостаточно, и, скорее всего, они сообразят, как меня найти и отловить. И вдруг я вижу очень низкую деревянную дверь, ведущую в полуподвальное помещение. Она поддаётся моей ладони, и я быстро и без лишнего шума проскальзываю внутрь. Это очень маленькое помещение, совсем крохотное, предназначенное для хранения садового инвентаря и мешков с солью.

Ariela Jacobs - Saving Grace

- Викки… - шёпот.

Моё сердце готово выпрыгнуть из груди то ли от страха, то ли от неожиданности, то ли от разочарования – неужели нашли? Как вычислили? Как просчитали? И почему шёпотом?

Я ошарашено вглядываюсь в темноту и едва различаю знакомое лицо:

- Что ты здесь делаешь? – тоже шепчу.

- Тебя жду!

Ни единой секунды, он не даёт мне, чтобы хоть что-нибудь понять: притягивает меня, обхватив затылок и поясницу ладонями, прижимается всем телом и… губами к моим губам.

Мир исчезает: шума нет, стен нет, меня нет, есть только нежность на моих губах. Сладость размером с Вселенную.

Я не испытываю ни брезгливости, ни отвращения, напротив, раскрываю рот шире, впуская его, и закрываю только глаза, чтобы они не мешали разливаться тяжёлой горячей ртути внизу моего живота, проникать в вены и артерии, в самые тонкие сосуды, доводя мои ткани до состояния невесомости.

Внезапно и душераздирающе быстро он отрывается, смотрит на моё лицо, а я на его приоткрытые влажные губы, и в этот момент мне кажется, что смерть вполне возможна от неудовлетворённого желания целоваться. Мгновенная остановка сердца по причине преждевременно прерванного поцелуя.

Поэтому я тянусь сама, провожу языком по его нижней губе, чтобы не умереть и чтобы узнать, какой он на вкус…

Мне представлялась самая высокая гора и какое-нибудь розовое цветущее дерево над нашими головами… разве не таким должен быть первый поцелуй? Кто бы мог подумать, что подходящим окажется вот такой чулан и момент, когда от страха и перевозбуждения у меня трясутся руки, когда вся я – натянутая до предела струна, готовая вот-вот лопнуть и оглушить мир своим звоном.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Оказывается, поцелуй - это то, что он сейчас вытворяет. Если говорить об ощущениях, то…  только не останавливайся, Кай!

Господи, кто? Кто это придумал? И как я жила… раньше? Не зная…

Не останавливайся, продолжай и дальше творить ЭТО губами на моей шее и… даже груди, мне плевать, только не прекращай того, что делаешь, потому что… потому что это - блаженство, растущее по какой-то нелепой ошибке не из сердца или мозга, а из точки, расположенной между моих онемевших ног.

Наверное, если бы в этот момент он хотел от меня чего-то большего, чем поцелуй, он бы это получил. Несомненно получил бы, потому что девичья память очень легко отшибается, как следует из моей тотальной прострации.

Но в его планы это не входило.

Я практически лежу в его руках, когда он, снова оторвавшись, говорит, что нам лучше остановиться.

«Что? Зачем? Почему? Как же так? Что угодно, но только НЕ ОСТАНАВЛИВАТЬСЯ!» – вопит всё во мне, но сама я, к счастью, способна только произнести:

- Ка-а-ай…

Он улыбается всем, что у него есть, что пригодно для выражения самой искренней и самой полной улыбки на свете:

- Это самый первый раз… ты впервые произнесла моё имя!

Правда? Неужели ни разу до этого?

Отдышавшись, Кай снова прижимается губами, но на этот раз целомудренно – к моему лбу. Сердечный ритм у него ускорен, как у младенца – сто сорок ударов в минуту – вдвое больше нормы для здорового взрослого человека, находящегося в состоянии покоя. Значит, он находится в «непокое».

Я поднимаюсь, отстраняя его руки, поправляю одежду и волосы, но всё это – суета, призванная скрыть мой интерес к его «непокою»: да, я могу его видеть и даже в этой полутьме, и всё потому, что ткань на его шортах слишком мягкая и слишком прилегающая к телу.

Не знаю, почему, но именно в этот момент я впервые осознаю себя женщиной. Этот парень не впервые возбуждён рядом со мной, но почему-то только теперь глубинный смысл его желания добрался до моего сознания. И я улыбаюсь, потому что быть желанной это так… жизнеутверждающе!

Я поворачиваюсь, смотрю в его глаза и говорю ему мыслями, умоляя услышать:

Что такое секс, я уже знаю, что такое поцелуй тоже. Но мне бы очень хотелось ещё узнать, что такое «любовь». Покажи мне её, а? Отломи кусочек пресловутой «мужской нежности», бережности, заботливости? Полюби меня! Хоть немного…

Он не отводит глаз, смотрит и сморит, не моргая, и даже в темноте, где огромные зрачки не дают увидеть радужку, я тону в изумрудной зелени, и она говорит мне, что он всё слышал. Что понял. И он это сделает.