Книга Рождение человечества. Начало человеческой истории как предмет социально-философского исследования - Виталий Глущенко

Еще одним примером интердикции в животном мире нам может служить так называемый «змеиный гипноз». Во избежание недоразумений сразу оговоримся: само собой, что «змеиный гипноз» – миф. Гипноз тут совершенно ни при чем, и само явление гипноза – вне рамок нашего рассмотрения. Но мифы, как правило, не возникают совсем уж на пустом месте. Так, у животных, которым свойственны пассивно-оборонительный рефлекс (который заставляет собаку убегать) и ориентировочно-исследовательский рефлекс (который заставляет ее приближаться к новому для нее предмету и обнюхивать его), между этими двумя рефлексами существует обратная зависимость. Кинологам о ней хорошо известно, и поэтому на роль служебных собак они подбирают животных со слабо выраженным первым и, следовательно, хорошо развитым вторым121. Приложив бидоминантную модель, можно сказать, что ориентировочно-исследовательский рефлекс предрасположен выполнять роль тормозной доминанты в отношении пассивно-оборонительного рефлекса – и наоборот. Таким образом, можно предположить, что монотонным, плавным движением, редко направленным прямо в сторону жертвы, а чаще куда-то в сторону, в силу своей морфологии не попадая в поле зрения жертвы полностью, змея провоцирует у нее ориентировочно-исследовательский рефлекс и тем самым тормозит пассивно-оборонительный рефлекс; в свою очередь жертва, уже находясь в смертельной опасности, никак не препятствует хищнику приблизиться к себе вплотную или даже сама к нему приближается. Несомненно, что здесь пример положительной (конечно, лишь для змеи) интердикции, хотя, как и в предыдущем примере, эта интердикция – всего лишь «отвлечение внимания». При этом отметим, что реципиент не копирует непосредственно интердиктивный сигнал (это для него, собственно, и невозможно), а имитирует свой ответ на него, его рефлекс словно втягивается в диалог. Схема, тем не менее, та же: неадекватное поведение хищника тормозит адекватный рефлекс жертвы, принуждая ее имитировать биологически невыгодное (в данном случае даже смертельно опасное) для нее поведение.

Похожим образом охотится на кроликов горностай, только он провоцирует ориентировочно-исследовательский рефлекс у своей жертвы не медленными и плавными движениями, как змея, а, наоборот, тем, что «сходит с ума» – начинает подпрыгивать на месте, переворачиваться в воздухе и кататься по земле, привлекая таким нехарактерным для хищника поведением внимание жертвы, которая сама подходит к нему на расстояние, достаточное для броска122.

В предложенной Поршневым трехуровневой классификации интердикции оба примера занимают промежуточное положение между первым и вторым уровнями: с одной стороны, мы видим всего лишь «отвлечение внимания», которое «мало отличается от простой имитации» (в случае со змеей и вовсе погранично с мимикрией); с другой стороны, здесь налицо независимое от ультрапарадоксального состояния «активное воздействие на поведение другого индивида». Пример змеиной охоты нам, конечно, следует признать спорным на том основании, что, по-видимому, в нем механизм отвлечения внимания жертвы для интердиктора эволюционно не связан с ультрапарадоксальным состоянием и изначально развивался иным образом, однако итог этого развития все же позволяет нам отметить его наряду с другими.

Следующая группа примеров взята из этологии птиц. У птиц семейства воробьиных песни самцов и самок, как правило, различаются, но иногда случается, что самки поют так же, как самцы. Такое бывает очень редко, буквально раз в год: исследователь черноголового толстоноса Гари Ритчисон, на сообщение которого мы здесь сошлемся, наблюдал два случая за два года, и в обоих случаях их результатом был «обман» напарника-самца. Черноголовые толстоносы совместно высиживают кладку, периодически сменяя друг друга, сопровождая смену определенными звуковыми сигналами. В обоих случаях самец надолго отлучился от гнезда и не отзывался на неоднократно повторяющиеся позывки, пока в конце концов самка не запела песню самца, и тогда самец срочно прилетел. Еще не менее пяти аналогичных случаев Ритчисон позаимствовал у своих коллег, изучающих восточную сиалию: самка начинала петь самцом при приближении исследователей к гнезду с кладкой, и самец незамедлительно прилетал, чтобы, как предполагают ученые, отогнать чужого самца. В духе «когнитивной революции» делается вывод, что здесь имеет место направленное введение в заблуждение самца со стороны самки123, мы же видим здесь еще одну группу примеров интердикции.

Голосовой аппарат самцов и самок воробьиных идентичен, а значит вполне позволяет самке петь самцом, но такое пение в норме «запрещено» рефлексами центральной нервной системы. Однако в предложенных нашему вниманию примерах мы видим, как рефлекс позывки самки черноголового толстоноса, многократно повторяясь, не находит подкрепления, а значит имеем основания полагать, что возбуждение в коре, вызывающее этот рефлекс, продолжает нарастать и в конце концов приводит центральную нервную систему в ультрапарадоксальное состояние, в котором полюса активности меняются на противоположные: адекватный рефлекс самочей позывки тормозится, а глубоко заторможенный рефлекс песни самца, напротив, растормаживается. Что касается примеров, позаимствованных у исследователей восточной сиалии, то там возбуждение, по-видимому, нарастало с катастрофической быстротой из-за приближения к гнезду людей (сигнал опасности); в остальном описанные случаи аналогичны. Реакцией самцов в них стала имитация отгона от своих гнезд отсутствующего в действительности соперника. Остается добавить, что здесь мы имеем стопроцентные примеры интердикции первого уровня.

Еще более интересный пример связан с африканской птицей вилохвостый дронго. Мы уже отметили, что, согласно концепции Поршнева, животные предки людей – палеоантропы утилизировали интердикцию в интересах своего вида, и сам Борис Федорович, по-видимому, полагал этот случай уникальным. Он знал, что «механизм интердикции заложен в глубинах первой сигнальной системы»124, не удивлялся обнаружению этого механизма у птиц, но наглядными примерами утилизации интердикции, похоже, не обладал, иначе, мы думаем, обязательно привел бы их в своей книге, так как это служило бы еще одним весомым доводом в пользу его теории. Сегодня у нас такие примеры есть, и особенности этологии вилохвостого дронго – один из них. Эта птица добывает часть своего пропитания тем, что издает ложные сигналы тревоги, реагируя на которые, другие виды бросают свою добычу и спешат скрыться; добыча, естественно, достается дронго. Разумеется, что тревожный сигнал очень скоро перестал бы быть тревожным сигналом, если бы всегда был ложным, но нет – в случае обнаружения опасности дронго исправно подает этот самый сигнал (и в таких случаях спешит скрыться сам), лишь иногда издавая его без видимой опасности. Добытая таким путем пища составляет ни много ни мало почти четверть его рациона125. Таким образом, у нас есть основания предполагать, что его «обман» (в отличие от примеров с самками черноголового толстоноса и восточной сиалии) совершается не случайно, и мы имеем пример интердикции второго уровня, т. е. утилизации интердикции.