Книга Высшая степень обиды - Тамара Шатохина

Сдав летнюю сессию в конце первого учебного года, я решилась съездить к бабушке в Новую Рузу – уже готова была встретиться с Артемом и посмотреть ему в глаза. Ох, как же я этого хотела! Но меня увидел Виктор, а я увидела его. Как говорил папа, когда мы внезапно поставили его перед фактом нашей женитьбы:

– И что делать? «Увидел Пенчо Мариориту – и влюбился Пенчо в Мариориту. Увидела Мариорита Пенчо – и влюбилась Мариорита в Пенчо». Куда мы против такого? Стихия…

Все это вспоминалось какими-то картинками, но больше настроением, тем моим состоянием. Тяжелый это был год и не только он. Вот именно сейчас, вспоминая все это, мне пришло в голову… много чего про себя и не самого хорошего, но это нужно было еще обдумать.

Вечером позвонил Паша. Поинтересовался значениями моего давления и подтвердил, что началась адаптация. И еще что уже договорился и меня ждут завтра после двух дня. И еще сказал:

– Зоя, Виктор на боевом дежурстве, это не полигон, не за Кильдином, так что не переживай.

Мне даже в голову не пришло осадить его с этой его уверенностью, что я продолжаю трястись за Усольцева. Понимала, почему он сказал так – знал, что я всегда замирала внутри, когда лодка уходила за Кильдин. Это означало учения или испытания, там был их полигон.

Вначале Виктор всячески успокаивал меня на счет этого места – малые, мол, глубины и все такое… А потом я случайно выяснила, что именно там во время испытаний торпеды при столкновении с американцем погиб «Курск», а чуть севернее, на глубине почти в полтора километра, так и лежит «Комсомолец». И там случилось то, после чего Виктор справлял еще один свой день рождения… Но наши и чужие лодки гибли и раньше, в разных частях света.

Служба на подводной лодке вообще опасна. А раньше была настолько, что в начале прошлого века, когда на Дальнем Востоке их только вводили в состав флота, офицеры, служившие на них, сами назначали себе жалование. Начальство дало на это добро – пусть их… все равно долго не живут.

Я все это знала. Тогда меня убило другое – про эти малые глубины… Оказывается, если бы затонувший на стометровой глубине «Курск» можно было поставить на грунт на кормовые винты, то его нос высунулся бы из воды на целых пятьдесят метров. Длина самой лодки составляла почти сто шестьдесят метров.

Это все равно, как если бы человек ростом в полтора метра утонул на метровой глубине… Тогда я поняла для себя – как-то очень объемно и категорично… что море – это территория вражеская, оно чуждо человеку в принципе. И каждый выход в море это борьба с ним, это – война.

С этим ничего нельзя было поделать, но когда Усольцев уходил на боевое дежурство в океан, а не за проклятый Кильдин, я однозначно чувствовала себя немного спокойнее. Не логично и необъяснимо.

Глава 12

Спокойный вечер с мамой, самокопание – да, но какое-то ленивое, рассеянные мысли под таблеткой уже в постели – почти ни о чем и никаким боком… короче – ничего не предвещало. А ночью я заново переживала свой первый секс с Усольцевым. Тот самый, о котором вспоминала днем. И в этот раз это было вообще что-то… волшебное. Потому что я смотрела будто со стороны и в то же время умудрялась чувствовать. Это было очень много и сложно – то, что я чувствовала тогда – давно. Но сейчас!

В этот раз даже малейший негатив был полностью исключен – неловкость и даже стыд, потом приличная таки боль… Утром тоже не знала куда глаза девать… Теперь же я переживала только те эмоции и ощущения, которые привязали тогда меня к нему окончательно и бесповоротно. А еще же я смотрела!

Что оно вообще такое – половой акт? По факту же – порнуха порнухой, как ты ни поэтизируй этот процесс. Но занимаясь этим, как-то совсем не задумываешься – а как оно выглядит? Или как ты выглядишь? Жадно ловишь ощущения, хватаешь их, торопишься, стремишься к финалу! А ощущать себя человеком разумным начинаешь уже после того, как прояснится сознание. Но совершенно неожиданно это оказалось настолько красиво…

Обнаженные юные тела, медленные томные движения, тягучие стоны в губы, сильные мышцы, мягко перекатывающиеся на мужской спине... Мои руки на ней – с силой, до белых пятен, и вся я – с выражением… безумия, наверное, на лице. Потому что я еще могла понять такой экстаз во время оргазма, но не в процессе же? А тут – глаза, как звезды, распухшие от поцелуев губы, совсем потемневшие от прилившего жара щеки… И он – сильный, напряженный, жадный! И такой нежный и ласковый вместе с этим, бережный…

Я получила разрядку. Проснулась ночью, приходя в себя от остаточных спазмов, которые, затухая, гуляли в животе. Тихо лежала и остывала.

Если подумать, то не случилось ничего страшного. Можно было даже похихикать потом при случае – обслуживает сволочь Усольцев независимо... вовсю продолжаю эксплуатировать. А только хотелось выть… Выть во весь голос, орать и голосить! Как я теперь без его рук, без губ, без всего остального, в конце концов! И без тихого стона в ухо, всегда… когда он обессилено опускался на меня: – Моя…

– Плохо выглядишь, Зайка. Что такое? – вглядывалась мама утром в мое лицо.

Я прошла и села за стол. Потерла опухшие глаза, потом лоб – как Пашка, и решительно высказалась:

– Мама… мне нужна работа. Бакалавриат «лингвистика» дает возможность работать в восьмидесяти трех профессиях. Если отсеять те языки, которые я не изучала, то и… двадцать пять – не меньше. Я даже готова опять в школу! Ну не могу я вот так – на полном довольствии и безо всяких обязанностей. У меня до фига много времени на мысли. Вчера я весь день думала.

– Действительно… удивительная способность, – пробормотала мама, отворачиваясь к плите, – целый день… надо же. Нет, чтобы с утра, или только в обед.

– Это не шутки, все серьезно, мама. Сегодня ночью я была с Виктором, – легла я лбом на руки, сложенные на столе. Бормотала уже оттуда: – Всего… сколько тут прошло? Бывало – ждала месяцами. Потом они перестали ходить так далеко и все равно это недели… и ничего подобного. А сегодня мне приснилось, и я кончила. А потом мне хотелось выть, орать и рвать его на части! С-скотина… Я думала – тут станет легче, ага! Просто безумно больно, мам, и просто отчаянно его не хватает! – задохнулась я и часто задышала, стараясь, чтобы до слез не дошло. Вскинула глаза на маму.

Она замерла, потом чуть подалась ко мне... и опять отвернулась и кивнула, не отрываясь от плиты и помешивая молочную кашу, чтобы та не пригорела.

– Тоска… так все и бывает. Потерпи немножко. И плачь, если хочется, не запирай слезы в себе – будет только хуже. Хотя, я вижу… Зоя, – обернулась она ко мне и вдруг улыбнулась… хитренько: – Так себе, конечно, вопросик… а ты когда-нибудь спрашивала его – а как они справляются с этим там – на лодке? Женщин же нет…

– Нет, – подтвердила я, ощущая внутри приятные отголоски чего-то такого... И даже догадок строить не нужно было. Это было удовольствие знать, что Усольцев сейчас не с этой…, а в море.

– Ну, мам, – улыбнулась, – как-то же справляются? Сами, самостоятельно. А у американцев, говорят, есть штатный инвентарь – резиновые куклы.