Книга Закулисье Февраля. Масоны, заговорщики, революционеры - Константин Писаренко

Почему так долго откладывали с назначением? Верно, из-за происхождения кандидата. Кривошеин – внук крепостного, сын разночинца и бедной польской дворянки. В университете выучился на юриста. После работал в компании С.И. Мамонтова, с июля 1884 по ноябрь 1885-го обретался в Минюсте, в основном в московском архиве ведомства. В феврале 1887-го устроился в Земской отдел МВД, где на молодого чиновника обратил внимание сам министр – Д.А. Толстой. С сыном сановника Кривошеин совершил заграничное турне, после чего в январе 1889 года занял должность комиссара по крестьянским делам Ленчицкого уезда Калишской губернии Царства Польского. В Санкт-Петербург вернулся в январе 1891-го «делопроизводителем низшего оклада». С головой окунулся в крестьянские проблемы Великороссии, изучал общинный уклад, правила землепользования, инспектировал земства, постепенно став ведущим специалистом в этой области, чьи знания и опыт ценили и И.Л. Горемыкин, и Д.С. Сипягин, и даже Плеве.

Хотя многие и считали Александра Васильевича «очень ловким карьеристом», таковым он все-таки не являлся. Имел и жизненные принципы, и смелость, когда требовалось отстаивать их перед тем же начальством. Причем отстаивал на редкость дипломатически тонко и аккуратно, убеждая собеседника в итоге согласиться с услышанным мнением, даже если оно прежде и казалось неприемлемым. Между тем политическое кредо самого Кривошеина практически совпадало с политической программой… С.Т. Морозова. Что вполне объяснимо, ибо глава Переселенческого управления МВД еще в 1892 году женился на племяннице знаменитого предпринимателя – Елене Геннадиевне Карповой, дочери родной сестры Саввы Тимофеевича, Анны Тимофеевны Морозовой, супруги известного историка Г.Ф. Карпова. И, конечно же, новобрачный не мог не испытать на себе влияние неформального лидера московского купечества…

С.Т. Морозов в 1905 году намеревался в союзе с РСДРП и Витте отстранить Николая II от власти, преобразовать Российскую империю де-факто в парламентскую республику. Контакты с Витте через Съезд горнопромышленников Урала налаживались им с лета 1904-го. И какое странное совпадение: 6 декабря 1904 года А.В. Кривошеин пожалован в действительные статские советники, а спустя две с половиной недели стал полноправным хозяином в своем управлении. Не вмешательство ли Сергея Юльевича двинуло, наконец-то, в гору карьеру близкого родственника Саввы Морозова? И не есть ли это награждение следствие успешного завершения переговоров фабриканта с министром?..

Впрочем, как мы знаем, политический союз влиятельного царедворца с лидером московских деловых кругов благодаря Д.Ф. Трепову не сложился. Но вот парадокс. В борьбе против Витте и Морозова Дмитрий Федорович обрел незаменимого помощника в лице родственника Саввы Тимофеевича – А.В. Кривошеина. Казус объяснялся просто. Николай II видел опору самодержавию в мужике. Мужик с весны 1902 года много и часто бунтовал, сжигая и разоряя помещичьи усадьбы. Политически эти акции стоили мало. Однако убыток экономический приносили чувствительный. Императора погромы тревожили и побуждали искать средство умиротворения деревни, чем и занялось «Особое совещание по нуждам сельскохозяйственной промышленности» под председательством Витте, возникшее еще в 1902-м. Естественно, Трепов, придя к власти, постарался отстранить оппонента от решения столь важной проблемы. Понадобился профессионал, в ней разбиравшийся. Младший брат, Владимир Федорович, и указал на Кривошеина.

Пока Витте готовил для высочайшего рассмотрения «Записку по крестьянскому делу», столичный генерал-губернатор познакомился с главой Переселенческого управления, и весьма быстро проникся к нему симпатией. Александр Васильевич взялся за внесение на суд государя альтернативного доклада. Благо к основной идее главы совещания – в первую очередь отрегулировать гражданский статус крестьянина и судебную систему на селе – он относился скептически, думая, что корень зла – в общине, которая «воспитывает население в неуважении к чужим правам, тормозит у крестьян всякое культурное сельскохозяйственное начинание, убивает в них трудовую энергию». К тому же и текст с контрдоводами под заголовком «Земельная политика и крестьянский вопрос» Кривошеин, как участник совещания, набросал уже к 19 января 1905 года.

Трепову тезис о том, что «крепкое хозяйственное обеспечение сельского населения» снизит «его восприимчивость к революционной пропаганде», весьма приглянулся, и в первые дни марта документ с легкой руки «диктатора» лег на стол государя. Николай II, разумеется, реформу экономическую – по Кривошеину – предпочел реформе политической – по Витте, и 30 марта упразднил прежнее «Особое совещание», чтобы тут же учредить другое, под председательством И.Л. Горемыкина – «О мерах к укреплению и расширению крестьянского землевладения». Событие, внешне рядовое, не случайно запомнилось современникам из числа правящей элиты. Во-первых, оно дало старт аграрным преобразованиям, которые позднее назовут столыпинскими. Во-вторых, с того дня можно вести отсчет головокружительного политического взлета скромного чиновника МВД, бравшегося превратить мятежное крестьянство в «необходимый для государства охранительный элемент».

6 мая 1905 года царь реорганизовал Министерство земледелия и госимуществ в Главное управление землеустройства и земледелия, уволив в отставку А.С. Ермолова и переподчинив новой структуре Переселенческое управление МВД. Официальным главой ведомства 31 мая монарх назначил П.Х. Шванебаха, бывшего товарища министра, а имя настоящего обнародовал через неделю, 8 июня – А.В. Кривошеин, в ранге того же товарища министра. Умение «льстить без подобострастия», «шармировать» окружающих помогло Александру Васильевичу обаять всесильного Трепова. Чаяния крестьянства послужили «рычагом», посредством которого «племянник» Морозова не просто втерся в доверие к «диктатору», а всего лишь за пару летних месяцев 1905 года существенно изменил мировоззрение генерала. Беседуя раз за разом с новым другом об опасностях текущего политического момента, Дмитрий Федорович и не заметил, как признал необходимую насущность формирования правительства, ответственного перед парламентом.

В дни петергофского совещания, когда Николай II искал лазейки, дабы максимально умалить политический статус Думы, Кривошеин с благословения генерал-губернатора написал второй всеподданнейший доклад – «Об установлении единства действий высших органов исполнительной власти в лице объединенного правительства». В нем он доказывал, насколько «разрозненность действий отдельных министерств» пагубна для выживания самодержавия вообще, а в условиях революции особенно. По мнению автора, надлежало противопоставить «объединенному и окрепшему недовольству» общества сильный Совет министров-единомышленников во главе с авторитетным председателем. А еще протеже Трепова аккуратно внушал государю, что «самодержавная власть… должна быть равно возвышена над всеми партиями и сословиями», стать «верховным представителем обеих властей», то есть Думы и Правительства, и освободить «себя от непосредственного участия во всех мелочах управления, дабы не быть вовлеченной в борьбу партий, и по заветам прошлого сохранить за собою в неприкосновенности положение Верховного главы всего государства».

6 августа 1905 года эти рассуждения поднесли царю. Ознакомившись с ними, Николай II 27 августа отослал документ в комиссию Д.М. Сольского, обсуждавшую меры государственного переустройства. Высочайшая резолюция гласила: «Рассмотреть прилагаемую записку. В ней очень много верного и полезного». Хотя адресат и заглотнул наживку Кривошеина, подцепить императора на крючок не получилось. Интрига подразумевала, что благодарный читатель отныне будет выслушивать единственно регулярный доклад премьер-министра, а «всеподданнейшие доклады» от прочих членов кабинета запретит. Укоренившись, новое правило вполне могло привести к постепенной утрате главой династии реальной власти. Неведение о «мелочах управления» вынудило бы Николая II все чаще и чаще автоматически утверждать проекты указов, предлагаемые первым министром. Их встречи все больше и больше приобретали бы характер пустой формальности, и со временем эксперимент, не исключено, закончился бы преображением России в парламентскую республику, где наследственный монарх – фигура чисто символическая.