Книга Рука - Юз Алешковский

Но кто? В каном году? На каком допросе? В связи с какимделом развивались передо мной эти мысли о случайности? Вот сумасшествие – отневозможности вспомнить!

А вы на самом деле не жить безумно хотите, а все забыть,забыть, забыть! И вам удавалось и удается принимать страстное желаниевсезабвенья за безумную жажду жизни… Но кто же все-таки изволил философствоватьнасчет случайности? Прах сонма подследственных моих сгнил, лиц их невосстановить в памяти, протоколы допросов размыты дождями дней и мокрым снегомдолгих лет, а мысли ихние всплывают вдруг, оживают, раскрываются, как водяныелилии, помимо моей воли и шевелят мой язык и снова тонут е гадостном омутемоего существованья. Сука вы, гражданин Гуров! Ведь вы не знали точно: возьмутвашего папеньку или оставят, положение у него тогда было прочнее, чем уостальных. Однако, решив не рисковать, на всякий, так сказать, случай, ипочувствовав к тому же отцовское смятенье, тиснули вы это письмецо. Соображали,в общем, вы правильно. После ареста цена отреченью от отца была бы грошовой,если не никакой. Но до ареста такое блядство котировалось бы высоко. Высоко!..И вот, когда ваша маменька, горько пошутив, собрала папеньке, так многие тогдаделали, корзинку с бельишком, куревом, колбаской и хлебушком, вы поняли: пришлапора! ..

Вы прелестно мне подыграли, потому что спешили. Мне нелегкобыло подкопаться под Понятьева, несмотря на кучу доносов и готовые сценарии егодела, сочиненные мной в тиши ночей. Нелегко. Крепко сидел ваш папенька впартийном кресле. От прошлых заслуг лопалось его пузо, перетянутое стариннымгрузинским ремешком, подарочком Сталина. Член ЦК. Шеф различных обществ, одиниз отцов Нового Крепостного строя. Демагог. Начетчик. Рысь битая, циничная иподлая.

Запоздалое вам спасибо, гражданин Гуров, милый сынуля новоготипа. Спасибо.

Ах, вы понимали, что участь отца в любом случае решена изащитили свою судьбу и карьеру единственным из имевшихся тогда способов…

Нет! Ни черта не знали вы об участи папеньки, Ни черта незнали и о колуне, занесенном мною над его хребтиной. Не всех же бесов мы тогдаотловили и пошмаляли. Многие до сих пор гремят костями к светлому будущему.Могла коса гульнуть мимо папеньки. Просто вы подстраховались. Вас учили всювашу жизнь каркать на мораль традиционную и буржуазную, вот вы и сдали на«отлично» экзамен по морали советской… Полагаю, события развивались следующимобразом. Папенька с маменькой, чтобы снять тревогу и развлечься, слиняли наохоту в Новый заповедник, а вы, загнанный страхом за собственную шкуру,звякнули к нам в управление. Так, мол, и так, эсерская пакость собралась всвоем логове, Не дремлите, товарищи! Звонили анонимно. После звонка вывыступили на общем партсобрании, где и зачитали свое гнусное отречение,подчеркнув, что делаете это тогда, когда скрытый враг, гражданин Понятьев, ещенаходится на свободе.

– Павлик Морозов жив, дорогие товарищи, он подрос. Онвырос, он бдителен, как никогда, он вооружен учением, перед которым не устоитлюбой чуждый социализму человек, кем бы он ни был! Имя Павлика – комсомол! ..

Без капли застенчивости запели вы «Интернационал», вас тутже усыновила сорокапятилетняя Скотникова – садистка и стукачка, а я получил,наконец, в свои руки убийцу отца и матери. Спасибо вам!

Ну, как состояние? Уверенное или мутит? .. Тоскливо?Безмятежно? Что-нибудь дрогнуло в вас? Что-нибудь в душе шевельнулось? Можетбыть, в психике таких людей, как вы, отделяется один возраст от другого по мередвижения к смерти, вроде ступеней громадной ракеты, и детство, юность, зрелостьсгорают так бесследно, словно их вообще не существовало? Или они существуют впамяти абсолютно изолированно друг от друга и от вашего сегодняшнего «я»?

Не желаете говорить на эту тему? Ну, и хер с вами! Тогдадавайте обедать. К папеньке мы еще вернемся. После обеда займемся маменькой…Завтра в двадцать ноль-ноль состоится ваш раэговор с Парижем, с мадам Гуровой.Зять с дочерью тоже там? Молодцы! Славно гуляете по буфету! Лазурный берег…Косметическая клиника в Бордо, Я бы вашей супруге натянул на зажравшуюся харюморщины вот этой рукою быстрей и почище тамошних шарлатанов… Кое-какой текстразговора выдаст вам Рябов… Мелькнула мыслишка проорать что-нибудь в трубку?Нет? Не верю. Или вы уже так подавлены, что все – до лампочки? Тоже нет?Значит, тогда вы уверены в не-про-хан-же любого хулиганства. Угадал? То-то!Поэтому не пытайтесь хипежить. Рябов осерчает и переломает вам пару ребер. Этони к чему… Пусть ваши родственнички спокойно и бессовестно отдыхают вкапиталистическом аду от нашего советского рая. Им продлят визу. Культобмен сфранцией только выиграет от этого, а мы тут еще позанимаемся, поглядимпрограмму «Время», понаблюдаем, как мчится страна к своему шестидесятилетию. Увас когда день рождения? Прошел? Жаль. У меня же ровнехонько седьмого ноября.Отметим его непременно. Я угощаю.

Глава 22

А помните, как отдали вы приказ перебить перед уходом изОдинки всех наших кошек и собак? Да, да! Лично вы. Вы ведь командовалидьяволятами, вы и приказ, естественно, отдали. Не я же и не Бухарин егоотдавали. Ворошиловские стрелки! Пах! Пах!., Пах! Мя-яу… Ав-ав-ав!,. Ах, выэтого тоже не помните и призываете, впервые за всю нашу беседу, на помощьсвидетелей. Кис, кис, кис! Хороший кот! Но я сиамцев не люблю. Трильби!Трильби! Ко мне. Этих я тоже не люблю. Я люблю замызганных Васек, Мурок,вечнобрешущих Шавок, Кабздохов, Пиратов и Жучек. Перебили вы их, перебили…Предполагаете, что это могло быть сделано исключительно из «гуманных»соображений? Для животного домашнего, по-вашему, лучше смерть, чембездомность?.. Так, так…

То есть, как это вы требуете прокурора по надзору? Вы что,очумели? Может, жалобу в ЦК желаете тиснуть? – Не про-хан-же! Я – вашпрокурор! Я ваш Брежнев, Громыко и прочее политбюро! .. Не валяйте дурака ипоймите, пожалуйста, сводить вас с ума я не собираюсь… Неужели так труднопонять, что я болтать хочу, болтать, отпустить язык на волю без конвоя, пустьсебе мелет что угодно? Я же вслух говорю то, что думаю, первый раз в жизни,сука вы эдакая!

После того письмеца и партсобрания папеньку я вашегоспокойно сгреб, и он сполна получил за все, сполна. Так мне, во всяком случае,тогда казалось. Маменьку я брать не стал. Она была славная, несчастная, вернаяи неповинная в преступлениях и делах своего мужика женщина. Она не отреклась отнего, таскала передачки, писала письма Сталину и поседела, сдав сразу лет надвадцать от вашего, гражданин Гуров, гнойного предательства. Не тронул я ее, нопапенька ваш думал, что жена его блядь. Он слышал инсценированные мной пьяныевопли на чекистских борделях. Он получал состряпанные моими мошенниками письмаякобы от супруги, с проклятьями и чудовищными откровениями типа «ты никогда неудовлетворял меня, но я ради партии поддерживала в тебе иллюзии того, что тыпрекрасный муж чина. Ты – дрянь! А вот твой следователь – романтик нашихорганов и чувств…» Грубо, конечно, глупо, не талантливо, но ведь и я тогдащенком был двадцатилетним, трясущимся и безумствующим от скрежета в душекомплекса гравюра Монте-Кристо. Мну все равно было, как и чем достать вашегопапеньку. Главное – достать! И я доставал. Я его так достал, что… Впрочем,речь о том деле – впереди.