Книга Чуроборский оборотень - Елизавета Дворецкая

– Я с вами пойду! – решил Светел. – Дайте мне вашу рогатину – я сам упыря на нее насажу!

Ему не терпелось взять священную рогатину в руки, с ней он готов был совершить небывалое, и даже упырь не вызывал в его душе ни тени страха. Вешничи озадаченно переглядывались – такого они не ждали. Конечно, во многих кощунах говорится, что к людям славный витязь пришел и от беды избавил, но с упырем они настроились биться сами.

– Прости, боярин, беда сия наша, и одолеть ее мы сами должны, – ответила Елова, выйдя вперед из-за спин родичей. – Чужие руки нашей беды не разведут, а нашим рукам оружие предка великую силу придаст. А коли хочешь – ступай с нами.

Светел согласился. Из своих людей он взял только двоих – Елова сказала, что толпа напугает упыря и он не покажется. Задержка оказалась небольшой, чуть-чуть перевалило за полдень, еще можно было успеть. Дружина Светела расходилась по избам, устраивалась в беседе, а из ворот займища вышли ловцы на упыря. Впереди шел Бебря с Оборотневой Смертью, за ним Милава, по бокам от нее шли Спожин и Корец с крепкими осиновыми кольями, заточенными и обожженными в священном огне перед чурами. Замыкал шествие Светел с двумя кметями. Особых оберегов на такой случай у него не было, но он надеялся, что меч не подведет его и при встрече с упырем. Родовичи провожали их заговорами, мольбами, плачем. Ворота закрылись.

Бебря держал священную рогатину так, как научила его Елова, и чувствовал, что Оборотнева Смерть, как живая рука, сама ведет его, указывает путь. Она сама чуяла себе поживу и вела прямо к ней. Миновав ближний березняк, Вешничи вслед за рогатиной свернули к Белезени. В холодном пустом лесу людей пробирала зябкая дрожь, под ногами хрустела смерзшаяся грязь, кое-где уже присыпанная снегом.

Милава едва переставляла ноги. Ей казалось, что ее ведут приносить в жертву. В памяти ее сами собой звучали рассказы деды Щуряка и Еловы о давних временах, когда каждый год по одной девушке отдавали на съедение Змею Горынычу, или о засушливых годах, когда девушку бросали в реку в жертву Ящеру. Теперь она знала, что они чувствовали по дороге. Да, конечно, это нужно роду, чтобы рождались новые дети, но все равно Милаве было отчаянно страшно.

В лесу они набрели на поляну, окруженную старыми разлапистыми елями.

– Вот славное место! – шепотом решил Бебря. – Здесь и будем ловить!

Братья с ним согласились и спрятались за еловыми лапами. На виду осталась одна Милава, дрожащая и прижимающая к груди кулак с зажатой в нем Матерью-Медведицей. Теперь, когда дядек с оружием не было видно, ей казалось, что она и правда совсем одна в этом стылом лесу, одна со страшным ненасытным упырем.

– Кричи! – прошипел ей из-за елки дядька Спожин.

– Чего кричать? – дрожащими губами еле выговорила Милава.

– Чего хочешь! Аукай! Он мигом примчит!

Несколько раз Милава пыталась набрать в грудь воздуха для крика, но не могла. Наконец она подняла голову и закричала в чащу:

– Ау! Ау-у-у!

Голос ее дрожал и прерывался. Страшно и представить – самой кричать, самой звать к себе жуткого кровопийцу! Мигом примчит! Милава помнила, что так надо, но ей отчаянно не хотелось, чтобы это произошло! А вдруг он успеет к ней подойти? А вдруг дядьки его не одолеют? Боярина с его кметями она почти не заметила и надеялась только на Бебрю с рогатиной и на Мать-Медведицу.

Покричав несколько раз, она замолчала и с дрожью прислушалась. Все уже знали, как трещат сучья под ногами упыря, знали его мерзкий, отвратительный запах. Ветры со всех сторон насквозь пронизывали Милаву, но она не чувствовала запаха кровопийцы. И все же ужас все крепче брал ее за горло, стылый лес смыкался вокруг, ей казалось, что она одна в этом пустом, пронзительно-холодном, бесчеловечном и чужом мире, что сейчас ее сожрет неведомо кто, что гибель ее близка. Милава не могла больше владеть собой, хотелось кричать от страха и бежать не разбирая дороги, только бы прочь отсюда!

– Еще кричи! – зашипел из-под елки дядька Спожин, и Милава вздрогнула даже от этого, с детства знакомого голоса. – Видать, не услышал.

С усилием втягивая в грудь холодный воздух, Милава опять повернулась к стене леса и вдруг отчаянно, пронзительно закричала. В десятке шагов от себя она увидела лохматую серую глыбу, раздутую, как чудовищный клещ. Из широко открытой пасти торчали желтые клыки, вонючая слюна капала на свалявшуюся шерсть, а бессмысленно-жадные, дурным огнем горящие глаза устремлены были прямо на нее.

Глава 3

С утра Огнеяру было скучно. С рассветом он взял Похвиста и умчался в поля, чуть не до полудня скакал без дорог над Белезенью, не думая, куда и зачем. С собой он взял только двоих кметей из Стаи – Тополя и Кречета. Но и с ними ему ни о чем не хотелось говорить, а чего хотелось – он и сам не знал.

Перед полуднем они вернулись в Чуробор. Огнеяр сам завел Похвиста в конюшню, сам вычистил его, потом долго мылся возле колодца. Почему-то ему вспомнилось, как девушка из рода Вешничей поливала ему на руки тем утром. От этого на душе у него на миг посветлело, но тут же тоска накатила с новой силой. Ему еще тогда хотелось взять ее маленькую руку с порозовевшими от холода пальцами, обогреть в своей руке. Огнеяр не знал, почему тогда не сделал этого, а теперь жалел.

Кмети ушли в дружинную избу, а Огнеяр пошел к матери. Она-то всегда будет ему рада, у нее ему всегда было хорошо.

Княгиня Добровзора сидела в тепло натопленной горнице с вышиваньем на коленях, но не столько работала, сколько думала о своем, глядя куда-то в пространство, и изредка тихо, будто украдкой, покашливала в платок. Сейчас княгиня была почти так же красива, как двадцать лет назад, когда сам Велес выбрал ее в матери своему сыну. У нее были большие светло-карие глаза, блестящие, как темный янтарь, красиво изогнутые черные брови, правильные черты лица почти без морщин. Сенные девки, чесавшие ей волосы по утрам, знали, что в косах княгини, скрытых под повоем, почти нет седины, лишь несколько серебристых волосков светится на висках. Двадцать лет назад Добровзору считали красивейшей девушкой всех говорлинских земель, и теперь еще ею любовались.

Две ее сенные девки, Румянка и Кудрявка, которую Огнеяр звал Лохматкой, сидели с прялками тут же и негромко пересмеивались. Княгиня иногда посматривала на них с рассеянной мягкой улыбкой, но даже не пыталась прислушиваться к их болтовне. Осенью и зимой княгиню мучил кашель, слабость разливалась по телу, так что она с трудом заставляла себя подняться по утрам. Но помогали ей не травы и заговоры ведунов, которых целыми толпами собирал к ней князь Неизмир, а только присутствие сына.

Огнеяр вошел тихо, как зверь, и ни одна половица не скрипнула под его башмаками. Как всегда, женщины заметили его, только когда он уже был в горнице. Румянка и Кудрявка разом вскрикнули и разом засмеялись своему испугу. Так тоже бывало всегда.

Подойдя к матери, Огнеяр мягко, но решительно отобрал у нее вышивание, отбросил в сторону, а сам опустился на пол и положил растрепанную черноволосую голову к ней на колени. Княгиня погрузила пальцы в его густые волосы и стала ласково их разбирать. Ей одной Огнеяр иногда позволял себя причесывать, но сейчас у нее не было гребня.