Книга Отпусти кого любишь - Иосиф Гольман

Кстати, Женьку уже просветили насчет всего этого великолепия: и мраморных полов, и двухместных палат, и компьютерных томографов. Конечно, у всякого благополучия, как, впрочем, и у любой разрухи, имелись и имя, и фамилия.

В данном случае это был доктор. Хирург. Веселый полный мужик, раньше кудрявый, а теперь уже скорее седо-лысый. И последние многие годы – главврач, причем выборный, то есть получивший мандат не только от своего начальства, но и от всего огромного коллектива.

Все годы развала и разорения бывшего советского здравоохранения этот человек строил и усиливал свою больницу, в которой, можно сказать, и жил. Или ради которой жил.

Какими путями он добивался своего, история умалчивает. Хотя, видимо, разными, ибо неприятностей имел достаточно по всем ведомствам. Причем неприятностей серьезных – он ведь не только сам не воровал – это было бы полбеды, – но и не давал воровать высокому начальству. По крайней мере, в своей «вотчине».

В другие больницы можно было впихнуть технику от «нужных» фирм по десятикратной цене и с половинным «откатом» – не зря же должность главврача самого занюханного стационара стоит очень больших денег.

В эту – нет.

Конечно, такая любовь к профессии была порой напрямую опасна. Хотя главврач себя героем никогда не ощущал: просто подобный стиль жизни был для него самого максимально комфортен.

До фатальных проблем дело, к счастью, не дошло: слишком многим сильным мира сего – или их близким – помогли в этих стенах. Так что когда прижимали не по-детски, было кому заступиться.

В итоге и получилась такая вот несоветская больница с хромом, мрамором, суперсовременными операционными и диагностическим оборудованием.

Да, много чего узнала Женька, погуляв по больничным коридорам. И времени на это тоже ушло немало.

Вернулась в палату только после обеда. И, наконец, увидела свою знаменитую соседку.

Та сидела на кровати и уплетала вкуснейший – наверняка не самый полезный для нее – бутерброд: на черном хлебе возлежали густо поперченная селедочка, кусочки белого лука и еще какие-то острые приправы.

– А разве можно? – попробовала остановить эти ужасы Женька. Ей уже рассказали в подробностях про новые локализации Наташкиного рака.

– А мне теперь все можно, – рассмеялась рыжеволосая девица. – И потом, когда «химией» травить начнут, будет точно не до еды.

Глаза у Наташки были красные, но Женька голову могла дать на отсечение, что страха в этих глазах не было.

– Я уже свое отбоялась, – как бы отвечая на незаданный вопрос, спокойно сказала Наташка. – И на жизнь я не в обиде, даже если через месяц – капец.

– Что ж ты такое говоришь? – возмутилась Грекова. – Ты в зеркало на себя погляди.

– Зеркало врет, – сразу теряя веселость, сказала та. – А от «химии» я, может, откажусь.

– Как это откажешься?

– Доживу как здоровый человек.

Женька молчала, не зная, как себя вести.

В дверь палаты постучали.

– Войдите, – сказала Грекова.

Вошел мужчина, совсем еще молодой, с по-юношески розовыми щеками и двух-трехлетним мальчишкой на руках.

Наташка взметнулась с кровати и, как маленькая буря, пролетела к любимым, еще на ходу начав их обоих целовать.

Поднялись такие возня и смех, что Грековой даже страшно стало: ведь сейчас они всё вспомнят!

Но никто, видимо, ничего не вспоминал. Наташка то тискала льнувшего к ней детеныша, то смотрела на мужа, не выпуская его руку из своей. И так на него смотрела, что Женька сама ей предложила:

– Может, я пока погуляю с малышом? Чтоб он больничным воздухом не дышал. – Здесь с выходом в больничный парк было совсем не строго.

– А вам не трудно? – счастливо переспросила Наташка и обняла парня, еще за Грековой дверь не закрылась.

Лучше бы закрылась.

Потому что Женька все-таки успела услышать Наташкин всхлип…

13

Егор с утра был в приподнятом настроении.

Неужели и в самом деле удастся встретить этот Новый год без ужасов? Еще вчера Греков бы даже мечтать об этом не решился – чтоб не сглазить.

А сегодня, похоже, можно. По крайней мере – мечтать.

Женькины шансы резко выросли – это раз. Пожалуй, даже не просто выросли – ситуация коренным образом поменялась.

Позавчера ей сделали лапароскопию. Проще говоря, заглянули в живот. О результатах Грекову рассказывал ее лечащий врач, Воробьев. Он для Женьки теперь – вместо бога, что начинает вызывать у Грекова чувство, слегка напоминающее ревность.

Ну да бог с ним, сам себя остановил Греков. Пусть хоть целуются там в палатах.

Или нет, это все-таки раздражает. Пусть не целуются. Хотя, если честно, какая может быть у него ревность к Женьке, в то время как он сам сразу с двумя не может определиться?

Вот ведь жизнь!

Так вот что рассказал Воробьев. В Женькиной красивой груди – действительно рак. Не самый опасный, но совсем безопасных злокачественных опухолей не существует. Потому они и называются – злокачественные. Их главное качество – зло.

А вот в печени оказалась ангиома. Даже пункцию не стали брать, хотя в зонде, который вводили в прокол, имелось все: и видеокамера с большим разрешением, и подсветка, и устройство для отщипывания проб.

Но ничего отщипывать не стали. Потому что у ангиомы такой специфический внешний вид, что в дополнительных анализах смысла нет.

Слово-то какое приятное, поласкал его на языке Греков, «ангиома».

Метастазов не дает. Растет себе потихоньку – и все. Убить Женьку она точно не сможет. Если надоест – ее просто уберут безо всяких особенных последствий для печени.

А это значит, что Женькин рак разом переехал из отвратительной четвертой стадии во вполне терпимую вторую. А может даже, в первую: размер первичной опухоли – два сантиметра – позволял отнести ее и туда, и сюда. Так что пусть лучше живет в первой.

Егор лично проверил соображения Воробьева. Заглянул на соответствующие сайты, легко, по старой памяти, сломав детские для его квалификации барьеры (их выстроили специально для пациентов, врачей пускали по паролю).

Медстатистика оказалась очень приличной, данные квалифицированно рандомизированы, и оценка результатов показалась математически подкованному Грекову вполне обоснованной. Действительно, нынешнее состояние сулило Женьке семьдесят процентов шансов на излечение, а при дополнительной химио– и гормонотерапии – и все восемьдесят.

А это вам уже не фифти-фифти!

«Ладно, не сглазить бы», – снова остановил себя Греков.

Но и остальные раздумья были вполне симпатичны.