Книга ДАзайнеры - Олеся Строева

* * *

Буффон и Кочубей несмело вошли в дверь и осторожно прикрыли ее за собой. Никто не обратил внимания на их появление, поскольку древний амфитеатр был настолько огромен, что производил впечатление перевернутой космической тарелки. Внизу прямо в центре сцены стоял стол, накрытый зеленым сукном. На разных уровнях полукругом сидели мужчины, многие лица казались как будто знакомыми. За центральным столом расположились трое: один с зажатым в зубах карандашом качался на стуле, пяткой одной ноги упираясь в колено другой; двое задумчиво уткнулись локтями в сукно. На одном из сидений лежала памятка, Буффон поднял ее: Заседание БоСХ. Председательствующие: Ницше Ф., Кандинский В., Хармс Д. – было отпечатано на машинке. Буффон с Кочубеем спустились настолько, чтобы хорошо видеть происходящее, но при этом оставаться в тени, из-за хитрой акустической системы в любой точке античного строения слышно было превосходно.

– Так все же, о чем мы толкуем здесь, в этом высоком собрании, – выступал неразличимый со спины мужчина из второго ряда. – Предопределенность – это бич человеческой судьбы. Если мы сегодня по пунктам распишем правила Игры, то так или иначе предложить их сможем только избранным, а каков критерий избранности? Это не в нашей компетенции, мы снова превышаем полномочия. Замкнутый круг получается, господа.

– Вы снова себе противоречите, уважаемый, – поднялся со своего места другой месье с копной седых волос, – если расписывать правила, то неизбежно предполагается, что никаких избранных как раз нет. Игра доступна для всех без разбора. И не наше дело, кто там захочет и, в конце концов, будет способен в нее играть. Основная масса смертных, как известно, абсолютно счастливы, играя совсем в другие игры.

– Да, да, именно. Я поддерживаю, – вскочил с места беспокойный господин с окладистой бородой (неужели «сам», подумал Буффон, и отчего-то испугался). – Вы знаете, ведь человек тем и интересен, что непредсказуем в своих желаниях. Если бы в каждый момент своего существования он вдруг начал задумываться над смыслом происходящего, пожалуй, развалилась бы вся система. Если глядеть на этот предмет снаружи, извне, то намного разумнее оставить все как есть. Пока что человечек все дальше и дальше отрывается от правил, он мастерит свой дубликат реальности, но из-за ограниченности своей не может до конца преодолеть всеобщую модель. Пусть много балласта, но и он все же играет определенную роль. Этот запутавшийся в страстишках мелкий человеческий мусор чего-то да стоит. И все же продвинулся или не продвинулся род человеческий – вот загадка для меня неразрешимая.

– Собственно, далеко продвинулся, будьте любезны. Я вам как математик доложу следующее, – опираясь на элегантную трость, привстал приятный джентльмен в аккуратном английском сюртуке. – Положим, некто принадлежащий Союзу сообщил этому, как вы изволили выразиться, «мусору», главную числовую закономерность, а дальше подхватили, развинтили, разложили, снова сложили, и вот тебе виртуальность. Так недалеко и до дематериализации добраться, а может дематрицеализации? А вы говорите, продвинулся или не продвинулся. Но свободы маловато, тут я согласен. А балласт пусть занимается продолжением рода, это его прямая обязанность. Зачем же всем пузырьки с увеличивающей жидкостью?

– Коллега, вы вполне правы насчет пузырьков, да и пирожки мы ваши оценили, нет слов, – усмехнулся сидящий рядом с оратором симпатичный франт британской наружности. – Я только бы хотел добавить вот что. Вы забыли о Красоте – по-моему, все делается ради Красоты. Ради того чтобы все работало, понимаете. Так чудесно все устроено, механизм запущен, все крутится, вертится, складывается, раскладывается, повторяется. Математические закономерности, музыкальные гаммы, цветовые палитры. Ха-ха-ха, так весело. А что там жены с мужьями каждый день делят и поделить никак не могут, вообще не имеет никакого значения.

– Отлично сказано, дорогой мой, – зааплодировал очень похожий на Алексея Максимовича Горького председатель с густыми усами. – Но что-то мы все пустились в абстракции, – покосился он лукаво на соседа в пенсне. – А у нас ведь важный и вполне конкретный вопрос. Да и, кстати, наш эксперт к нам присоединился. Я бы попросил вас, мсье Кочубей, рассказать нам о ваших Дазайнерах.

Кочубей похолодел изнутри, не ожидая такого поворота событий. Однако, взглянув на Буффона, нашел в себе силы встать и резво пройти в первый ряд. Он всегда испытывал леденящий ужас и даже своего рода паралич, если его просили высказываться с места. Гораздо привычнее было обращаться к аудитории, заняв место преподавателя. Но тут он рисковал потерять дар речи абсолютно, чувствуя себя полным ничтожеством перед лицом высокочтимого собрания. Он произнес:

– Мы все знаем, что Игра – покрывало от страшной правды, от смерти, от потерь и расставаний, уготованных человеку. Когда я закрываю глаза перед сном, часто на меня накатывает невыносимая Тоска по Бытию. Слезы текут по моим щекам от осознания непонимания замысла мироздания, при этом параллельно я совершенно отчетливо ощущаю счастье и наслаждение от пребывания здесь и сейчас в настоящем, которое я тщетно пытаюсь ухватить. Эта двойственность сводит меня с ума в ночные часы, а наутро всего лишь придает остроту и пикантность дневному веселью. В общем, я и есть типичный Дазайнер, и я хочу найти выход из тупика линейности…

* * *

Машина ехала вдоль красных полей с взрыхленной оголенной землей, на которой произрастали рядами высаженные, скрюченные, заверченные оливы. Они напоминали человеческие фигуры, настолько замысловатые формы приобрели за десятки лет их отливающие перламутром стволы. Почему-то в голову приходило слово «пампасы», до конца непонятное, но всплывающие из глубин подсознания, внедренное туда еще в детстве книгами из серии «Библиотека приключений». Кочубея провезли через высокие ворота, за которыми открывался вид на огромную территорию ослепительно белого города-отеля с вывеской Borgo Ignazio, что буквально означало Город Святого Игнатия. В полумраке прохладного холла он увидел большие мраморные продолговатые яйца, клетки, солому, в нишах любовно подсвеченные дрова и пачки газет для растопки камина, связки огромных железных ключей на стенах, круглые каменные кадушки с овсом или пшеницей. Пока он все это с интересом разглядывал и даже ощупывал, к нему вышла улыбающаяся девушка и, уточнив, гость ли он синьора и синьоры Будянских, попросила следовать за ней. Они вышли из кондиционированного помещения во внутренний двор, пройдя через галерею арочных сводов. Яркий дневной свет ударил в глаза, и безжалостное полуденное солнце обожгло лицо. Они долго шли по белоснежным каменным аллеям, мимо нагромождений из башенок, лестниц, арок, кубов и параллелепипедов. Было пустынно. Огромный ресторан с перевернутыми стульями казался в это время суток страшно безжизненным. За поворотом Кочубей увидел бассейны, наконец-то островок влаги в этом мертвом городе, напоминавшем раскаленную сковородку. Чудесным образом они нырнули в одну из арок и оказались в приятном кафе с низкими столиками, уютными бежевыми диванами и уходящими в обе стороны сводчатыми коридорами. Кочубей не мог не восхититься мастерством архитектора – как он умудрился соединить средневековые формы и современные инсталляции. Так просто и лаконично, полная гармония в каждой мелочи. Девушка попросила его присесть и немного подождать. Официант принес Кочубею холодный кофе – cafe freddo и воду без газа – aqua naturale в запотевшем стаканчике. Кочубей недолго наслаждался одиночеством, в перспективе арочного коридора показалась респектабельная пара в белоснежных льняных одеяниях.