Книга Сказаниада - Петр Ингвин

— Там моя Чейна живет. — Котеня обратился к Георгию: — Один разберешься? Мне туда нельзя, лучше я тут подожду. Вот, возьми шлем. И коня, так с тобой уважительнее разговаривать будут.

Нахлобучив на Георгия свой остроконечный шлем, он спрыгнул с седла и протянул поводья.

Георгий развел руками:

— Я не умею верхом.

— Какой же ты витязь? — Котеня подозрительно прищурился и отступил на шаг, рука потянулась к мечу.

— У нас больше телеги-самодвиги да ковры-самолеты в ходу, — пустился в объяснения Георгий. — А животных детям в зоопарках показывают, чтобы не забывали, откуда мясо берется, и хотя бы свинью от зайца отличали. Я некоторых моментов до сих пор не понимаю: вот самец лошади, к примеру, называется конем или жеребцом, самка — кобылой, дети — жеребятами. А кто тогда сама лошадь?

Котеня проморгался и потряс головой, будто смахивал морок:

— Лошадь — она и есть лошадь, кем же ей еще быть? Эх, чудо заморское, держи поводья, учить буду. У нас витязь без коня — что меч без рукояти. Запрыгивай. Да кто ж так к лошади подходит! О! Лошадь — она бесполая, это обобщение. Как человек, только лошадь. Человек же тоже может быть и он, и она. Или вот, к примеру, та же мышь. Или комар. Кстати, тут один умник, до того как сожгли, всех убеждал, что среди комаров кровь пьют только самки. От безделья народ чего только не выдумает…

Глава 4

Как Егорий стал Храбрым

В представлении Георгия слово «хоромы» означало приятное для ушей хозяев название крутого дома или богато отделанной квартиры. Это было определение из прежней жизни. То, что назвал хоромами Антошка, оказалось комплексом зданий, которые собрали воедино. По смыслу больше подходили термины «усадьба» или «поместье», но только в общем. Нюансы меняли суть. Хоромы — хоромы и есть, теперь ни за что не спутать. Скорее, это деревянный дворец. Антошка вел по нему и объяснял, что есть что. Для парнишки иноземный витязь был судьбоносным чудом, и Антошка изо всех сил старался угодить и быть полезным хоть в чем-то. Минуту назад он за спиной Георгия торжественно въехал на коне через украшенные резными гребнями ворота и теперь, опять же по просьбе Георгия, перечислял, указывая на помещения внутри двора, огражденного частоколом:

— Конюшня, амбар, портомойня…

— Последнее — это зачем?

— Там прачки белье стирают.

— А-а, прачечная.

— Не слыхивал, чтобы так называли, у нас говорят портомойня. Над ней сушильня, дальше мыльня и стряпная изба.

— Переведи с местного на нормальный, — попросил Георгий.

— В мыльне моются.

— Баня?

Антошка засиял:

— Да, так тоже говорят! А в стряпной избе стряпают.

— Логично. И все же: стряпают — это готовят еду?

— Ну.

Строения стояли отдельными группками и соединялись сенями и переходами. Чувствовалось, что если хозяевам требовались дополнительные помещения, необходимое просто пристраивалось в нужном месте.

— Это гульбище, — показывал Антошка на длинную галерею, — а теперь мы идем к крыльцу.

— Это же сени.

— Они же не под общей крышей, значит, крыльцо. В подклете — кладовая…

Георгий с удовольствием слушал экскурсовода, иногда уточняя, как сейчас:

— Подклет — это подвал?

— Нижний этаж дома. Над ним горница, еще выше — терем с отдельным гульбищем. На крыше — прапорица, там нарисована лиса, это родовой хозяйский знак.

Прапорицей оказался обычный флюгер.

Навстречу выбежал слуга, разодетый в ярко-красное, он тихо переговорил с Антошкой, поглядывая на Георгия, и парнишке прилетела звонкая затрещина. Слуга тут же извинился перед Георгием, попросил подождать и убежал внутрь.

Через минуту Георгия — одного, без Антошки, которого куда-то увели — пригласили внутрь.

В горнице, как назвал это помещение парень, ждала девушка в дорогом наряде, натертые чем-то щеки бурели искусственным румянцем, на кокошнике, похожем на корону, искрили и переливались всеми цветами радуги драгоценные камни.

— Матушки нет, я — Чейна Чусовна, наследница. Чем могу помочь доблестному воину?

Особой мысли в ее взоре не проглядывало, там обитало лишь неясное томление, причем унылое и вгонявшее в тоску. Витязей в своей жизни девушка насмотрелась вдоволь, новый ничего особого из себя не представлял.

Георгий не назвал бы ее красивой. Симпатичной — да, но не больше. Для красоты нужны душа и огонь в глазах, а отстраненная холодная красота отлично смотрится только у тысячелетних статуй. Георгий снял шлем и вежливо поклонился:

— Я пришел не с просьбой. Вашего казначея убили, сопровождавший его Антошка едва спасся. Деньги похитил Соловей-разбойник. Антошка от страха, что вину возложат на него, собирался руки на себя наложить. Я, странствующий витязь Егорий, свидетельствую о его честности. Я отправлюсь к Соловью и добьюсь справедливости. Прошу не требовать с крестьян новой платы.

— До каких пор?

Георгий подумал пару секунд.

— Пока я не вернусь.

Другого выхода нет.

— А если тебя убьют?

В голосе собеседницы стояла смертная скука. И что Котеня в ней нашел? Впрочем, молодой, и в людях еще не разбирается. Ну, жизнь научит.

— Тогда вам принесут весть о моей смерти, — заверил Георгий. — Но пока я жив, я буду биться за справедливость и не допущу, чтобы страдал невиновный. А если до моего возвращения вы предпримете неразумные действия, вы станете моим личным врагом.

Впервые во взоре Чейны мелькнуло любопытство.

— Зачем плодить врагов, если можно дружить? — сказала она. — Уверяю, мы с мамой дождемся вашего возвращения. Вы сказали — Егорий?

Котеню Георгий нашел на том же перекрестке. Витязь увидел своего коня и облегченно выдохнул.

— Поговорил. — Георгий вернул коня и шлем. — Теперь с Соловьем нужно решить и это тоже.

По большой дороге мимо них проскрипела телега с сеном. Поводья держал клевавший носом возница, еще двое крестьян спали на возу, привалившись к пахучей свежескошенной копне. Один был широким в плечах верзилой, настолько огромным, что ноги в телеге не помещались, второй показался знакомым. Узнавание произошло не сразу, но когда произошло…

— Стоять! — Георгий бросился следом.

У крестьян сон испарился, оба спрыгнули. Здоровяк выхватил из сена лук и стрелы. Второй, прихрамывая, оттуда же достал меч.

Их с Георгием взгляды встретились.

— Кого я вижу! Егорий, какими судьбами? — Соловей растянул потерявшийся между бородой и усами рот в улыбке и поднял руку, останавливая готового выстрелить приятеля: — Погоди, Фома, это мой старый знакомый, он меня от смерти спас. — Котеня, тоже с обнаженным мечом в руке, встал рядом с Георгием, и Соловей обернулся к вознице: — Спасибо, добрый человек, что подвез, дальше мы сами. Езжай, и да помогут тебе боги во всех делах.