Книга Щит и вера - Галина Пономарёва

– Мы из стрелкового полка Сибирской Восточной дивизии. Несли охранную службу в Маньчжурии на строящейся железной дороге, – глядя в огонь костра, ответил Григорий.

– Что-то и не слыхал про такую, – продолжал флотский.

– Как не знаешь? Так эта дорога в Порт-Артур, по ней весь провиант и боеприпасы везут. Вот, стало быть, вы откуда! – со знанием дела прокомментировал слова Гриши ещё один матросик. – Держись нас. Мы с Василием с крейсера «Варяг», и тут много нас таких.

– А меня звать Николаем, – продолжил другой собеседник, слыхал я, что война началась с Японией. Тяжко сейчас нашим в Порт-Артуре. Вот туда бы как-то добраться!

– Как доберёшься? Ждать и остаётся только. Государь наш не забудет про нас. Ждать, ребята, ждать надо.

От этих слов Грише стало горько. Его надежда, затем последующее разочарование, что Родина и государь помнят про русских солдат в Маньчжурии, была им уже пережита. И опять ждать, опять надеяться? Смутный протест, обида за своих однополчан, сомнение в преданности генеральных штабистов русскому народу и государю всё больше и больше оседала в его сознании. «Нет, без предательства здесь не обошлось!» – всё чаще думал Григорий.

Небольшую помощь русским морякам оказывали матросы с иностранных кораблей. Предположение о начале войны с Японией подтвердилось. Нахождение в корейской бухте Чемульпо русских моряков становилось невозможным. Сколько времени прошло с момента морского сражения, уже и не помнишь. Одна мысль не отпускала Григория – только бы не умереть! Сколько ж радости и ликованья было, когда пришло решение о возвращении на Родину! Здесь, на этой чужбине, нашли своё вечное пристанище несколько десятков человек.

Русское правительство обратилось в иностранные миссии с просьбой о вывозе моряков иностранными судами до ближайших нейтральных морских портов. Несколькими группами по 200–300 человек были загружены на итальянские, английские, французские суда. Григорий со Степаном, который был ещё слаб и болезнь не ушла из него, попали вместе со знакомыми моряками на французский пароход «Кримэ».

Французы хоть кормили один раз в день, но хорошо. А потом в течение дня давали чай. У Григория к общей ослабленности организма добавилась морская болезнь. Гришу, не знавшего моря, мутило. Казалось, что весь мир переворачивался в мозгу. Он совершенно не мог находиться в трюме. Степану стало хуже, он часто бредил, звал матушку, ещё кого-то. Французский врач давал порошки, но от них легче не становилось. Смерть забрала уже не один десяток русских моряков. Гриша увидел, как нашли они своё последнее пристанище. Обёрнутые в белые ткани тела под барабанную дробь опускали в морскую пучину, которая быстро поглощала их. Огромные волны как бы говорили: «Отдай! Отдай! Это моё!» Шторм сопровождал корабли почти весь путь. Даже бывалые моряки недомогали. На шестой день пути Стёпа умер.

Гриша плакал.

– Как же так, Господи, брат ты мой, ведь уж теперь непременно на родную землю ступим! Где же справедливость, Господи!

Он рыдал над телом друга, земляка, верного товарища. Никто даже не стал прерывать его рыдания. Впервые в жизни Гриша так плакал, слёз своих не стеснялся. Утром вместе с другими умершими тело Степана Вёрстова опустили в пучину бушующего моря. Вот где упокоилась душа русского солдата!

В начале апреля 1904 года французский корабль зашёл в воды России, где их встретил российский пароход «Святой Николай». Взяв на свой борт русских моряков, он пошёл в Одессу. Здесь, на пароходе «Святой Николай», был отслужен молебен в честь героев живых и павших. Почерневший и исхудавший до неузнаваемости, Григорий плакал. Перед его глазами стояли лица однополчан, Степана, полковника Лисовского Николая Гавриловича. Он страстно молился за них, таких дорогих друзей, с кем делил и горе, и радость. Где же вы теперь? Всех варяжцев привели в должный вид и накормили. Начал свою работу царский сыск. Жандармы по одному вызывали каждого моряка, прибывшего на иностранном судне. Не миновала эта участь и Григория.

Когда его завели в каюту капитана, где и трудились сыскари, Григорий увидел довольно молодого, с небольшими усикам человека в гражданском костюме. Он вежливо предложил ему сесть, с мягкой улыбкой представился: «Николай Петрович».

– Любезный, – начал он, – наш император Николай Александрович высоко оценил героизм и мужество русских моряков. Но поймите, идёт война, вы доставлены на иностранном судне из страны, далеко не мирной для России. Возможно, среди пассажиров есть и иностранные шпионы! Разговор наш должен остаться в тайне, после завершения нашей беседы, любезный, вы подпишете расписку о неразглашении. Беседа наша должна быть откровенной и искренней. Поверьте, кроме благодарности за вашу службу, вас ничего другого не ожидает, – так начал свою беседу полковник жандармерии Николай Петрович Белов.

И Григорий всё ему рассказал без утайки, со слезами, периодически вскрикивая и закрывая глаза. Ему впервые представилась возможность передать всё, что выпало на его долю. Когда закончил своё повествование, лицо было мокрым от слёз. Николай Петрович не перебивал. Он не без удивления и не без сочувствия слушал этого солдата.

– Ну что же, любезный, спасибо за откровение, – продолжил он диалог, как только Гриша остановился. – Да, нелёгкие испытания выпали на твою долю, нелёгкие… Прямо, что и делать с тобой, не знаю. – Он действительно задумался, наклонив голову вперёд, сняв перчатки и положив свою изысканную трость на рядом стоящий стул.

– Поступим так, любезный, – тоном, который свидетельствовал о принятом решении, обратился он к собеседнику. – Вы никогда и ни при каких обстоятельствах никому не расскажете то, что сейчас изложили мне. Прошу верить моему слову. Если вы нарушите мой совет, вас ждёт тюрьма, а может, ещё хуже – расстрел.

Григорий от этих слов чуть не задохнулся.

– Как же так? За что? Расстрел! Тюрьма! – закричал он. – Вы что, с ума сошли? Да как вы смеете? Мои товарищи, может, все погибли за государя, за веру, за Россию! Может, в плену их извели, страдальцев!

– Прошу громко не выражаться, – спокойно перебил его полковник. – Это в ваших же интересах, и прошу подумать о моих словах, при этом времени у вас, любезный, вовсе нет. Мы должны с вами договориться тотчас! – довольно резко оборвал он Григория.

Полковник Николай Петрович Белов порывисто и страстно заговорил:

– Поймите, Григорий Самсонович, вы – единственный с такой историей. Я вам верю. Но знайте, вас обвинят в предательстве! Понимаете, это результат бездарности наших горе-полководцев! Мы сейчас проигрываем войну! Столько жертв! И ваше повествование – это ещё один факт, подтверждающий мои выводы. Кто захочет это признать? Кто захочет это взять на себя? Никто! Им проще вас, любезный, обвинить во лжи и назвать предателем! Как ни горько это осознавать, но это так! Может быть, за дверями нас подслушивают, прошу слушать меня молча, не возражайте мне. Я вас, Григорий Самсонович, вписываю в число варяжцев, мы найдём двоих-троих известных основному составу моряков людей, которые это подтвердят. Я возьму всё на себя. И с этой минуты вы, любезный, моряк родом из Сибири и служили первый год на «Варяге». Вас оденут в морскую форму, и вы нигде и никому ни при каких обстоятельствах в процессе всей жизни не расскажете об этом. Домашним тоже ничего не объясняйте: подобрал корабль, поэтому форма морская.