Книга Пасынки фортуны - Эльмира Нетесова

— А я что? Как ко мне, так и сам! Уж так получается. Иначе не умею.

— Зазря живешь. Как блоха в заду собачьем. Сама в говно влезла, а пса за это грызет. Своей вины не чует. И о благодарности за тепло даже не помышляет, — усмехался Силантий.

— Не с твоей жопы греюсь! — огрызнулся Кузьма и, сделав шаг в сторону, пошел по дороге сам, без помощи лесника.

— Уйми гонор, Огрызок! До поселка еще с километр идти. Чего вывернулся? Вот доставлю, тогда показывай свой норов. Нынче самому — не дойти. На гоноре не доберешься. Гнилое от него подсобленье. А сказал тебе правду. Характер твой — тебе враг. Меняй его. Иначе сгинешь.

— Хватит вставлять фитиль. Свои мозги имею, — шел Кузьма, петляя по дороге.

— Ну вот мы и пришли. Слава тебе, Господи! — 'остановился Силантий на секунду, размашисто перекрестился и, ухватив Огрызка за плечо, резко свернул с трассы на укатанную санями и машинами боковую дорогу, которую Кузьма и не разглядел в темноте.

— Отсюда до дома Чубчика рукой подать. Но опрежь слово дай, что ничего не утворишь в семье и доме его. Иначе, знай, стреляю я без осечки и промахов. Нагнать тебя всегда сумею. Отыщу из-под земли. Но тогда — не уйдешь, не вырвешься. Дважды тебя от смерти спасал. Не плюй в мои руки за доброе. И помни. Я не только спасать могу!

— Не грози, дед! Я не фраер. Всего уже отбоялся. А и для Чубчика не держу на сердце зла. Остыло оно. Не от твоих угроз, конечно. Рудники выстудили. Все разом. Тебе по старости бояться нечего. Мне тоже! И свою смерть сотни раз пережил. Устал ее ссать. И ты — не пугай. Припоздал ты с этим на целых двадцать лет. Они как двадцать жизней! И каждая — сродни погосту! А потому я уже свое отзвонил. Веди к Чубчику. Коль ты помог в лихую минуту, он и вовсе не бросит меня, — повеселел Кузьма, завидев стройную улицу поселка, почувствовав близость жилья.

Внезапно из-за забора послышался хриплый лай собаки. Пес принюхивался к людям со двора, рычал зло.

— Угомонись, чего серчаешь? Иди спать, бес лохматый! Ступай в конуру, не гневись, — журил пса старик.

Кузьма позавидовал:

«Ишь, кобелю дворовому теплое слово нашел. И тот понял, послушался. По почему ко мне иначе? Всегда с униженьем. Все только обозвать, обложить матом, как говном по уши, норовят. Неужели старик прав?» — впервые шевельнулось в мозгу Огрызка сомненье.

Он шел, стараясь чутьем угадать дом Чубчика. Он должен отличаться от прочих, иметь свое лицо, так казалось…

Но лесник свернул к обычному дому. Открыл калитку. И предложил тихо: «Входи».

ГЛАВА 3

На стук в окно дернулась занавеска.

— Сашок! Гость к тебе! Из старых знакомцев! — крикнул лесник. Огрызок слышал, как громыхал засовом Чубчик. Он появился в дверном проеме заспанный, злой.

— Где ты подобрал его? — спросил лесника недовольно.

— В пургу пришел. Сам, как и ты, — ответил Силантий.

— Чего? В бегах?! — вмиг проснулся Чубчик и хотел было закрыть дверь перед носом гостей.

— Освободился я, — успел ответить Огрызок.

— Тогда входи, — пропустил Кузьму в коридор: — Зайди, Силантий, — пригласил Чубчик лесника. Но тот отказался.

Чубчик, потоптавшись, закрыл дверь за Огрызком. И, едва тот вошел, спросил:

— Давно из зоны?

Кузьма, не решаясь присесть без приглашения, коротко рассказал, как освободился, как нашел Чубчика.

Хозяин стоял перед ним, готовый в любой момент вышибить гостя из дома.

— Ты уже третий тут возникаешь. Все не без подлянок. Всяк норовил с меня сорвать. Вот и я дал зарок: никого больше не принимать, чтобы мозги не сушили. Завязал я с вами. Секешь, Огрызок?

Кузьма отлепился от стены не без труда. Ноги подкашивались. Того и гляди, рухнет на пол, в ноги бывшему пахану. А тот сгребет в охапку, вышвырнет из дома — в снег мордой. Собери потом в комок это усталое тело, отказавшееся повиноваться.

— Давай, похавай и отваливай, — внезапно предложил Чубчик, указав на табуретку возле стола.

Огрызок хотел отказаться. Зачем тянуть время? Пахан хорош в «малине». Отколовшийся от фарта, уже не законник — фраер. И с ним трехать — западло. Но ноги предательски дрожали. Огрызок почувствовал, что не сможет сделать ни шага — ни к двери, ни к столу.

— Чего стоишь? — глянул хозяин удивленно. — ; Сейчас, — ухватился за стену Огрызок.

Чубчик оторвал его, посадил на табурет. Ни о чем не спросил. Стянул с того сапоги и телогрейку. Определил сушиться на печке. Накормив, налил стакан водки:

— Хлопни. За волю, за встречу, да старайся скорее одыбаться. У нас без здоровья не выжить. Сам знаешь, — предложил Кузьме. Тот и хотел бы, да желудок словно свело.

— Не смогу. Да и куда мне? Идти надо. Ехать. Ноги без водяры не слушаются. Тут же вовсе в отказ пойдут. Как доберусь на материк? — отказался от угощения впервые в жизни.

— Куда похиляешь? Лезь на печку. Канай. Когда одыбаешься, потрехаем, — предложил Чубчик.

Огрызок даже ушам не поверил. Ему не надо уходить на холод — в непроглядную ночь. Чубчик оставляет его у себя. Пусть и на время. Но как нужно именно теперь перевести дух.

«Хорошо, что дед лишнего не вякнул, с чем я сюда возник. Не то шмалял бы я теперь пехом до Магадана. А добрался б иль нет, кто знает?» — подумал Кузьма, засыпая на теплой лежанке.

Проснулся он от ломоты, крутившей все тело. Еле сдержал стон. Вспомнил, где находится. Услышал стук входной двери, голоса:

— У нас гость, Валюха! — узнал Кузьма голос Чубчика.

— Кто? — послышалось недовольное.

— Старый знакомый мой.

— Опять? Ну что ты за человек, Сашка? Ведь обещал мне никого не принимать из прежних. Иль мало горя от них видел?

— Да тише ты, разбудишь. Не кричи, дуреха. Он чуть живой средь ночи пришел. Привел его Силантий. Освободившийся, не сбежавший, — говорил Чубчик тихо.

Огрызок увидел, как приоткрылась занавеска, отгородившая лежанку от кухни. Но прикинулся спящим.

— Я его видела у Силантия, — послышалось приглушенное.

— Давай поешь. А я тебя вот о чем попрошу, — заговорил хозяин еле слышно и продолжил: — Оставить надо его на прииске. Если сумею убедить. Ну, а не согласится, воля его.

— Зачем он тебе? — послышался вопрос женщины.

— Должок у меня перед ним имеется.

— И много?

— Да не в деньгах он. Его доля не в моих руках, сама понимаешь. Тут о другом трехаю, что деньгами не оплатить. Но тебе это понять трудно.

— Отчего же?

— Он в моей «малине» с детства был. И «пахал» на нас — с пацанов. Мы его всему учили. Как воровать. Другого он и не умел. Но когда-то сумел украсть у себя жизнь. Того никто не приметил. Ни мы, ни он. Все так жили. Одним днем. Удачей. На нее надеялись. А она — подводить умеет. Вот и его. Замели. Взяли мальчишкой. Теперь уже мужик. А жизни — не было. В том и моя вина. Я своей судьбе горб выровнял. А он — сумеет ли? Ни сил, ни здоровья не осталось. Ему не больше сорока, а глянешь — старше старика.