Книга Ясновидящий - Дин Кунц

— Пожалуй, вы правы, но чтобы постичь смирение, требуется время. Не согласитесь ли провести эту ночь подле меня, чтобы помочь мне прийти к желанному смирению?

Потрясатель кивнул, соглашаясь. Банибальцы, свернувшись калачиками в своих спальных мешках, уже сладко спали, насытившись теплой похлебкой, сухарями и сушеной говядиной.

А снаружи выл и ревел ураган, словно стая жаждущих крови хищников, и снег валил не переставая...

Глава 12

Перевала они достигли поздним вечером следующего дня.

Прежде чем расположиться на ночлег, отряд спустился на пару тысяч футов по западным отрогам Заоблачного хребта. Даже стоя на перевале, оставив деревушку Фердайн далеко внизу, участникам экспедиции не удалось увидеть вершин циклопических гор — их окутывали облака, и создавалось жутковатое впечатление, будто они упираются в самое небо. Вскоре они обнаружили скальный карниз, под которым вполне можно было укрыться от ветра и непрерывно падающего снега, сильно затруднявшего передвижение.

Мороз свирепствовал на перевале вовсю — был сорок один градус ниже нуля, и люди ежечасно рисковали сильно обморозиться. Главнокомандующий предпочел бы спуститься туда, где температура была градусов на двадцать — тридцать выше, но его солдаты так измучились во время неравной битвы с ненастьем и морозом, что просто не могли идти дальше. Рихтер не желал рисковать и, увидев скальный карниз, решил остановиться под ним и сжечь все запасы топлива без остатка в надежде на то, что следующую ночь они смогут скоротать уже без спасительного тепла костров.

Горцы развели огонь, выставив дежурных, в обязанности которых входило всю ночь подбрасывать в костер топливо. Затем во всю длину карниза натянули парусину, прихватив ее сверху и снизу, и защитились таким образом от пронизывающего ветра. Этот щит также немного помогал сохранить тепло, но ночка все равно обещала быть суровой.

Главнокомандующий Рихтер остановился подле Потрясателя и мальчиков, которые, прижавшись друг к дружке, поглощали обильный ужин, приготовленный умелым Даборотом.

— Этот ужин отчего-то очень напоминает мне последнюю трапезу приговоренного перед казнью, — сказал Потрясатель.

— Трепетно надеюсь, что это не так, — возразил главнокомандующий. — Как самочувствие? Солдаты в один голос жалуются на безмерную усталость. Завтра мы вполне можем спуститься с гор, если, конечно, не станем впадать в отчаяние.

— Вконец обессилевших мне придется нести на ручках, — ухмыльнулся Мэйс. — Я никогда не впадаю в отчаяние.

— К сожалению, мы напрочь лишены этой твоей идиотской жизнерадостности, особенно в столь трудные времена, — заявил Грегор, улыбаясь своему названому брату.

— Я намерен отдать приказ, чтобы люди нынче ночью спали группами по пять-шесть человек, — сказал главнокомандующий. — Каждый залезет в свой спальный мешок, а дежурные обернут по пять-шесть мешков холстиной. Нам нужно постараться сберечь как можно больше тепла, чтобы пережить эту ночь.

— Нам и троим вместе будет совсем недурственно, — заявил Мэйс.

— Я подозревал, что вы не захотите коротать эту ночь с кем-либо из ребят, — кивнул Рихтер. — Что ж, будь по-вашему. Надеюсь, мои солдаты в этих “коконах” переночуют более или менее безопасно, ведь в каждую пятерку или шестерку может затесаться пара убийц. Впрочем, даже если они вдвоем окажутся в пятерке, им все равно не сладить с добрыми горцами.

— Вам следует непременно разделить Картье и Барристера, — посоветовал Рихтеру Потрясатель. — И внимательно следите за Фремлином, голубятником.

— Так, стало быть, у вас есть подозрения...

— Никаких подозрений у меня нет, — прервал его Потрясатель. — Просто я вынужден никому не верить.

— Один черт... — пробормотал главнокомандующий.

Затем он направился проверять, как готовятся ко сну его люди. Возле каждой группы он останавливался, перекидывался парой слов с солдатами, порой даже улыбался, а иногда склонялся, осматривая обмороженные щеки и руки. При этом офицер, дружески беседуя с рядовыми, умудрялся не терять достоинства, приличествующего его званию. Подходя к солдату, удрученному и подавленному, Рихтер оставлял его воодушевленным и воспрянувшим духом.

Сам главнокомандующий смертельно устал, вымотался и выглядел ужасно: черты лица заострились, губы сделались серыми. Во взгляде его сквозила смертельная усталость, но губы улыбались, а руки крепко стискивали плечи солдат и протянутые ладони. Рядовые глядели на него с обожанием и искренней заботой. Провожая командира взглядами, горцы ощущали жгучий стыд за то, что позволили себе пасть духом, ведь если он, старик, так браво держится, то им, молодым, унывать — стыд и позор! Подвести старика теперь, когда он провел их через хребет, было бы равносильно святотатству. Главнокомандующий рисковал жизнью наравне с ними, а ведь он уже стар, и силы у него не те, что прежде. Он утомлен, выглядит нездоровым, но сохранил мужество. И солдаты брали себя в руки, усилием воли стряхивая с плеч давящий груз усталости.

— Похоже, он несет непосильное бремя, которое следовало бы распределить между всеми поровну, — сказал Грегор. — С каждым шагом старику все хуже...

— Однако, утешая солдат, он облегчает свою душевную боль, — добавил Потрясатель. — Командир не утратит сил до тех пор, покуда нужен своим ребятам. Он не свалится с ног, даже если тело откажется ему служить...

А ветер продолжал свирепствовать. И вот леденящий холод земли, проникнув сквозь холщовый кокон, потом сквозь спальный мешок, пробрался под одежду полусонного Грегора. Юноша подумал о Потрясателе Сэндоу, о Мэйсе и об их общем будущем. Но мысли о будущем неизбежно пробудили воспоминания о прошлом, и Грегор принялся блуждать по давным-давно пройденным дорогам, словно бесплотный дух, возвращаясь туда, где оставил дорогих его сердцу людей...

Мать его умерла родами, подобно матерям всех Потрясателей. Милое заплаканное лицо ее исказила страшная гримаса боли, которая не изгладилась и после смерти. Единственным на то время горем Грегора было именно то, что он не знал материнской ласки. Уже в самом раннем детстве не по летам развитой мальчик пытался заполнить эту зияющую пустоту в своей жизни, вновь и вновь перечитывая материнский дневник, который вела она день за днем. Тонкие, почти прозрачные странички шелестели, словно крылышки диковинного мотылька, и строчки просвечивали насквозь. Эти странички зачаровывали Грегора так, как сверстников его — первый в их жизни снегопад, красота восхода, волшебные сказки, которые читали им на ночь... Но юный Потрясатель оставил ровесников далеко позади, пережив этот жизненный этап к тому времени, как они только открывали для себя красоты мира. Его неудержимо влекло нечто куда более сложное. Стремительно постигнув науку чтения, он прочел дневник своей матери, — так мальчик познакомился с нею и полюбил ее...

...И, к несчастью, возненавидел отца. Джим считал мальчика виновником смерти жены, и ни разу в душе мужчины не вспыхнуло ни единой искры любви или нежности к ребенку. Вместо того чтобы видеть в мальчике прощальный дар любви супруги, он смотрел на Грегора как на проклятие.