Книга Золотая ладья нибелунгов - Ирина Измайлова

Накладывая стрелу и натягивая тетиву, Лука краем глаза глянул на купца. А ведь и верно — не боится! Как будто даже радуется, что наконец можно пострелять да мечом помахать.

Торговать Садок[6] Елизарович умел, был в своём деле ловок и удачлив, никто б не сказал, что это не так. Вон от роду всего-то двадцать шесть годков, а уж и достаток себе сколотил немалый без родительского наследства и без чужой помощи, и уважение у многих торговых людей заимел. Да вот только старые, мудрые люди нередко, глядя на него, качали головами. Дескать, не купцом бы стать этому молодцу, а воином. Воеводою б сделался, не иначе. В детстве обучившись у отца приёмам кулачного боя да сражения на мечах, он эту науку не забывал, тем более что торговля тоже была занятием небезопасным. Не раз и не два разбойники нападали на приставшую к берегу гружённую товаром ладью, и каждый раз кормщик Лука, служивший верой и правдой ещё отцу Садко, любовался тем, как славно рубится его молодой хозяин, отстаивая своё кровно нажитое. Лесные людишки ни разу не смогли застать его врасплох и одолеть. И гребцов в свои далёкие путешествия он отбирал таких, что драки не испугаются.

Беда на сей раз лишь в том, что на суше драться легче, чем на воде, да и нападающих нынче явно больше, чем корабельщиков...

— К берегу правь, Лука Тимофеич! — гаркнул купец, за считанные мгновения успевший вдеться в свою серебристую, киевской работы кольчугу, надеть перевязь с мечом и нахлобучить шишак[7]. — К берегу! На воде им будет легче, а нам тяжелее.

— Да негде ж высадиться, Садокушка! — Лука покорно изготовился повернуть руль, но при этом горестно замотал тёмно-кудрявой, с обильной проседью головой. — Гляди: что с одного берега, что с другого — заросли, чаща, да и только. И не пристать-то толком.

— Влево правь! — Купец тоже натянул лук, но не спешил стрелять: он видел, что разбойники, не сумевшие взять корабельщиков «на испуг», теперь берегут стрелы, чтобы бить наверняка. — Там, гляди, волна береговая как плоско катит, значит, мелко. А на мели рубиться можно не хуже, чем на сухой земле. Сейчас мы этим браткам ума-то прибавим! Только, боюсь, он им уж не понадобится.

— Эй, на ладье! — загорланил в это время один из разбойников. — Вы нам не нужны! Нам товар ваш нужен. Отдайте, и вас мы отпустим!

— О как! — развеселился Садко. — И товара не видели, а брать собрались! Кабы покупатели также брали. Ау, лиходейщики! Да вам хоть ведомо, что я везу-то? А ну как не надобно?

Кажется, косматый, с клочковатой бородой детина, что сидел на носу одного из челнов и явно был у разбойников главным, не понял шутки купца. По крайней мере его ответ прозвучал совершенно серьёзно:

— Да что нам за дело, чего ты там, купчина, у простого народу награбил да обманом навыманил! Чего у тебя там ни есть, заберём да в Новограде продадим. А уж с деньгой погуляем!

— Ого! — Садко, кажется, готов был расхохотаться. — Это я, значит, два с лишком месяца торговал честно, дружину содержал, головой рисковал, денег заработал, нового товару накупил, опять же, честно продавать везу, и я — грабитель, обманщик? А ты, экий умный, возьмёшь да отнимешь и небось правым останешься?! Так ли, разбойничек?

— Так! — не раздумывая, отозвался косматый. — Все вы, купчины-торгаши, мошенники, все ворюги! И нечего тут болтать! Отдавай товар да благодари меня, что живыми вас отпущу. Если, конечно, не рассержусь.

«Вот диво-то! — подумал про себя Садок Елизарович. — Сколь ни видал разбойников, сколь с ними ни рубился, начинают все с одного и того же: ты, мол, купчина, грабитель, простого народа притеснитель, награбил, нахватал, людей наобманывал — теперь давай, вытряхивай мошну, покуда головы не лишился! И всё в таком же роде. Забавно: хотя бы кто-то из этих хорьков кровожадных понимает, что врёт самому себе, оправдывается, знает ведь, что грабит-то как раз он? Но всё своё гнёт: купец раз сумел разбогатеть, то только нечестно! По-ихнему выходит: честно денег заработать нельзя. Вот они и объявляют, что грабят то, что награблено! Ловко и удобно. И как бы не ты виноват...»

Ладья между тем медленно, но верно приближалась к левому берегу Волхова, утонувшему в густых зарослях. Кажется, разбойники пока не догадались, что их выманивают на мелководье, и лишь стремились поскорее приблизиться, тогда их стрелы достигнут цели, если упрямый купец и его спутники всё же решат сопротивляться.

— А что ж ты, колтун ходячий, не видишь, что челночки-то твои маловаты будут, чтоб в них весь наш товар загрузить? — продолжал Садко раззадоривать воровского вожака. — У меня тут пудов на двести станет.

— Так мы ж твой товар вместе с ладьёй заберём! — свирепо оскалясь из мрака своей бородищи, отрезал косматый. — А тебе один чёлн, так и быть, может, и оставим. Не войдёте все, так мы можем вас и поуменьшить...

— О как! — Теперь голос купца вдруг из весёлого сделался грозным. — А ну как наоборот будет? А?!

И, чуть обернувшись к нескольким своим гребцам, уже оставившим вёсла и ставшим рядом с ним на корме, Садко скомандовал:

— Космач мой! Бьём, ребята!

Стрела, пущенная купцом, угодила в шею вожаку, и тот, не успев и ахнуть, рухнул с челна, нелепо размахивая руками. Гребцы тоже стреляли метко — ещё четверо разбойников разделили судьбу своего предводителя. Остальные грабители яростно завопили и принялись осыпать ладью стрелами, но на сей раз ни в кого не попали; над бортами виднелись лишь полукружия щитов, хотя торчавшие из гнёзд вёсла продолжали дружно взлетать и опускаться — гребцы давно усвоили науку, как можно грести, не опуская с локтя щит. Что до тех, кто стрелял с кормы, то они, сделав своё дело, тут же и скрылись за дощатым выступом.

— Изготовиться! — уже не в полный голос, но так, чтобы его все услыхали, приказал Садко. — Сейчас дно достанем. Как черканёт ладья по дну — разом стреляем по ближайшему челну и все в воду. Искупаем братков от души, не то воняют так, что и сюда ветром доносит!

Почти сразу за его словами послышался лёгкий скрип — днище судна царапнуло прибрежный песок. Ладья чуть накренилась, но продолжала двигаться, хотя вёсла в тот же миг встали торчком. А гребцы, подхватив луки, выпустили два десятка стрел в чёлн, что оказался теперь от них не далее чем за пять-шесть саженей. Борта у челнока не то что у ладьи, низкие, гребцы сидят открыто, так, что по пояс видно. Не менее восьми человек попадали в воду, ещё у нескольких стрелы торчали из рук, из боков, из шеи, и разбойники, покидав вёсла, корчась и отчаянно вопя, силились их вытащить.

Второй чёлн приближался, он был уже почти вплотную к первому, и, должно быть, не потому, что лихие лесные людишки устремились на подмогу товарищам. Просто, разогнавшись, они уже не могли резко замедлить движение, а тем более развернуться — встречное течение толкало их, но выворачивало не к середине реки, а, напротив, носом в берег.