Книга Осколки межпланетных катастроф. Книга проклятых - Чарльз Форт
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
ОСКОЛКИ
МЕЖПЛАНЕТНЫХ КАТАСТРОФ
КНИГА ПРОКЛЯТЫХ
Шествие проклятых.
Проклятыми я называю отверженных.
Мы увидим процессию сведений, отвергнутых наукой.
Батальоны преданных проклятию под предводительством бледных фактов, выкопанных мною из могил, пройдут перед вами. Вы их прочтете, или они проскользят мимо. Есть среди них страшные, есть горячие, есть и с гнильцой. Есть трупы, скелеты, мумии. Они ковыляют, подергиваясь на ходу, оживленные спутниками, заживо преданными проклятию. Есть гиганты, шагающие, не открывая сомкнутых крепким сном глаз. Есть теоремы, и есть обрывки: они пройдут, подобно Евклиду, шагающему рука об руку с духом анархии. Шныряют мелкие блудодеи. Много шутов, но многие весьма почтенны. Попадаются убийцы. Есть бледные вонючки и тощие суеверия; и просто тени и живая ненависть; прихоти и милые пустячки. Наивные и педантичные, ослепительные и уродливые, искренние и лживые, солидные и ребячливые.
Удар, и смех, и покорно сложенные руки безнадежности.
Некоторые сверхпочтенны и все же прокляты.
Общий вид: достоинство и загадочность. Единый глас: отчаянная мольба. Дух в целом торжественен.
Сила, которая объявила их всех проклятыми, — догматическая наука.
Но они идут.
Маленькие блудницы приплясывают, обманщики норовят сбить с толку, шуты своими выходками нарушают общий ритм шествия, но не нарушают общего впечатления — величия шествия, которое все тянется и тянется, и подходят все новые и новые…
Неотступное наступление фактов, которые никому не угрожают, не насмехаются, не отвергают, а только выстраиваются в бесконечные ряды и идут, идут…
Итак, под проклятыми я подразумеваю отвергнутых.
Но под отвергнутыми понимаю тех, кто сам когда-нибудь будет отвергать.
Или всего, что есть, не будет…
И все, чего нет, будет…
Но, конечно, будет то, чего не будет.
Мы хотим сказать, что течение между тем, чего нет, и тем, чего не будет, то есть состояние, которое привычно и нелепо называют «существованием», есть ритмическое чередование ада и рая; что проклятые не вечно будут прокляты; что за спасением следует гибель. Отсюда следует, что настанет день, когда наши низвергнутые в ад грешники станут чистыми ангелами. Далее следует, что несколько позже они вернутся в ад.
Мы хотим сказать, что ничто не может стремиться к бытию иначе, как стремясь отвергнуть и исключить что-то иное; что состояние, обычно называемое «бытием», есть лишь положительная разность между тем, что исключено, и тем, что включено.
Но мы говорим, что нет положительной разности: что все подобно мыши и червю в круге сыра. Мышь и червяк: что может быть более несходно? Они остаются там неделю, месяц: и вот оба уже состоят из преображенного сыра. Я хочу сказать, что все мы, мыши и черви, лишь проявление всеохватывающего круга сыра.
Что в желтом нет положительного отличия от красного: это лишь другая степень колебаний того, колебанием чего является красный; что желтый и красный продолжают друг друга, сливаясь в оранжевом.
Так что, когда наука пытается классифицировать явления, объявляя все красное существующим, а все желтое ложным и иллюзорным, разграничительная линия оказывается ложной и произвольной, поскольку оранжевые предметы, выражающие собой непрерывность, окажутся по обе стороны предложенной границы.
Продолжая, мы попытаемся высказать:
Что не существует основы для классификации, для включения и исключения, более надежной, нежели желтизна или краснота предмета.
Наука, на различных основаниях, приняла и включила в себя множество данных. Не сделай она этого, не было бы ничего, что, кажется, есть. Наука, опираясь на разнообразные основания, исключила множество данных. Тогда, если красное есть продолжение желтого, если каждое основание для принятия продолжает собой основание для исключения, наука неизбежно должна была исключить некоторые вещи, являющиеся продолжением принятых. Краснота и желтизна, слитые в оранжевость, — выражение всех опытов, всех мерок, всех способов сформировать мнение.
То есть любое положительное мнение по любому вопросу есть иллюзия, основанная на ложном допущении, что существуют положительные различия, на основе которых можно судить.
Что любое мышление стремится к чему-то — факту, основе, обобщению, закону, формуле, общим свойством коего является позитивность; что в лучшем случае удается сказать, что те или иные вещи самоочевидны — причем под очевидностью мы подразумеваем опору на что-то еще…
Что есть стремление, но цель никогда не была достигнута, однако наука действовала, правила, объявляла и выносила приговоры так, словно достигла цели.
Что такое дом?
Невозможно определить, что есть что-то, положительно отличив его от всего прочего, если не существует позитивных различий.
Сарай — это дом, если в нем кто-то живет. Но если «домовость» определяется наличием обитателей — поскольку не определяется архитектурным стилем, — то птичье гнездо — это дом, и принадлежность обитателя к человеческому роду не является обязательной, ведь мы говорим о кошачьем домике; и материал не дает возможности судить, так как мы говорим о снежных домах эскимосов или о том, что дом рака-отшельника — пустая раковина, а прежде она была домом для построившего ее моллюска; или же вещи, столь положительно различные, как Белый дом в Вашингтоне и ракушка на морском берегу, принадлежат к непрерывному ряду.
Так, например, никто не может сказать, что есть электричество. Его невозможно положительно отделить от теплоты, или магнетизма, или жизни. Метафизики, богословы и биологи пытались дать определение жизни. И потерпели поражение, поскольку в положительном смысле определять нечего: не существует явления жизни, которое бы не проявлялось в некоторой степени в химических процессах, магнетизме или движении звезд.
Белые коралловые острова в синем море.
Они кажутся отдельными: представляются индивидуальными, положительно отделенными один от другого — но все они есть выступы одного и того же морского дна. Различие между морем и сушей не положительно. В любой воде есть сколько-то земли; во всякой земле есть сколько-то воды.
Итак, если все, что выглядит предметами, есть лишь части одной непрерывности — не более «вещи в себе», чем ножка стола; если все — лишь продолжение чего-то иного — тогда ни один из нас не самостоятельная личность, если физически мы лишь продолжение окружающей среды; если психически нам не оставлено ничего, кроме выражения отношений со средой.
У нашей общей идеи две стороны:
Условный монизм, то есть все «вещи», которые кажутся отдельными, есть лишь острова, продолжения чего-то, лежащего в глубине, и у них нет реальных границ.
