Книга Ольга - Бернхард Шлинк

На новом месте все для Ольги было чужим: ведь после большого города она оказалась в маленькой деревне, вокруг которой простиралась широкая равнина; после школы для девочек, где было много классов, она попала в школу со смешанным обучением, да еще и помещалась вся эта школа в одной комнате; раньше вокруг были бойкие силезцы – теперь степенные поморяне, раньше у нее была добродушная соседка – теперь суровая бабушка; раньше она могла сколько угодно читать – теперь ей приходилось работать в поле и в саду. Она покорилась, дети бедняков с малолетства приучаются к покорности. Но она ждала от жизни большего, чем другие дети, хотела больше знать, больше уметь, большему научиться. У бабушки не было ни книг, ни пианино, и Ольга донимала просьбами школьного учителя, пока он не стал давать ей книги из своей домашней библиотеки, и органиста деревенской церкви, пока тот не показал ей, как играют на органе, и не разрешил приходить и заниматься. Как-то раз на занятиях для готовящихся к конфирмации пастор неодобрительно упомянул о книге Давида Фридриха Штрауса «Жизнь Иисуса»[3], – так Ольга и пастора упросила принести ей эту книгу.

Она всегда была одна. В деревне дети меньше играли, чем в городе, так как должны были работать. А когда они играли, то грубостей и тут хватало, однако Ольга сумела постоять за себя. Но она не стала по-настоящему своей среди них. Ее влекло к другим детям, которые тоже были не из этой компании. И такого друга она нашла. Он тоже был не такой, как все. С самого раннего детства.

3

Едва встав на ножки, он, малыш, устремился куда-то идти. Ему не нравилось ходить, это было слишком медленно, один шаг, потом другой. Не успев поставить одну ногу, он уже спешил сделать следующий шаг и падал. Он вставал, делал шаг и еще один, но так медленно он не мог и опять торопился со следующим шагом, толком не сделав первого, и опять падал. Вставал, и падал, и опять вставал – он нетерпеливо, упрямо повторял то же самое снова и снова. «Не хочет шагом идти, – думала мать, глядя на сына, – ему бы только бежать», – и качала головой.

И, даже усвоив, что прежде, чем шагнуть второй раз, надо закончить первый шаг, он все равно не хотел ходить спокойно. Он топотал, быстро-быстро перебирая ногами, вскоре родители стали водить его на помочах – это было модно, и часто смеялись, глядя, как их малыш на прогулке бежит трусцой, точно маленький пони. Но родителей смущало то, что другие дети все же лучше ходят «в упряжке», чем их сын.

В три года он бегал вовсю. Он носился по просторному дому, где было три этажа и два чердака, по длинным коридорам, по лестницам, по анфиладам комнат, с разгону выбегал на террасу, мчался через парк, из парка бежал в поля и лес. Когда его отдали в школу, он всю дорогу от дома до школы пробегал бегом. Не потому, что поздно просыпался или долго возился с чисткой зубов и прочим и боялся опоздать на урок. Просто ему нравилось бегать, а ходить шагом он не любил.

Вначале вместе с ним бегали и другие дети. Его отец был самым богатым человеком во всей деревне, и многие семьи имели заработок и хлеб благодаря тому, что он давал им работу у себя в поместье, он также улаживал споры, оказывал поддержку церкви и школе, во время выборов следил, чтобы мужчины правильно выбирали. Поэтому деревенские дети с уважением смотрели на его сына и во всем брали с него пример, однако почтительность, которую проявлял к нему учитель, а также то, что манеры, речь и одежда у него были совсем другие, – все это выделяло его среди них как чужака. Может быть, дети с радостью подчинились бы ему всей ватагой, пожелай он стать их предводителем. Но ему это было неинтересно, причем не от самомнения, а потому, что такая уж у него была своевольная натура. Пусть другие играют в свои игры – у него есть свои. Ему не нужны были никакие товарищи. И уж тем более для того, чтобы бегать!

Когда ему исполнилось семь лет, родители подарили ему на день рождения щенка. Они, англоманы, восхищались королевой Викторией, вдовой императора Фридриха[4], потому и выбрали для подарка бордер-колли, английскую пастушью собаку, – пусть бегает вместе с мальчиком и охраняет его, решили родители. Пес и бегал – всегда впереди их сына, часто оглядываясь и безошибочно угадывая, в какую сторону тот направляется.

Они носились по дорогам и полевым межам, по лесным тропкам и просекам, а нередко и по бездорожью, напрямик через заросли и луга. Сын любил открытое поле и светлый лес, а когда поля колосились, он бегал среди высоких хлебов, и ему нравилось, что колосья хлещут его по голым рукам и ногам, в лесу же он мчался напролом через заросли – здесь ему нравилось, что ветви царапают и колют, но он сумеет вырваться, если кустарник попытается его удержать. Потом бобры построили плотину, запрудив ручей, и он пробегал через неглубокий пруд от берега до берега. Ничто не могло его остановить, решительно ничто.

Он знал, когда на станцию прибывает поезд и когда отходит, он бежал к станции, бросался наперегонки с поездом и мчался, пока его не обгонял последний вагон. Он рос, и чем старше становился, тем дольше мог бежать наравне с поездом, не отставая. Но не это было важно. Он бросался за поездом, чтобы в этой гонке сердце билось и дыхание вздымало грудь так сильно и часто, что просто не бывает сильней и чаще. Он мог и в одиночку мчаться, пока не настанет этот миг предельного напряжения сил, но куда увлекательней казалось испытать его в гонке за поездом.

Он слышал свое шумное дыхание, слышал стук своего сердца. Он слышал свой бег, топот своих ног, равномерный, уверенный, легкий, и при каждом ударе ног о землю он отталкивался от земли, и каждое отталкивание было как взлет. Порой ему казалось, будто он летит по воздуху.

4

Родители дали ему имя Герберт: отец был до мозга костей военный человек, после сражения при Гравелоте[5] награжденный Железным крестом, он хотел, чтобы сын вырос «блестящим воином», ибо таково значение имени Герберт. Он объяснил сыну, что означает его имя, и Герберт своим именем гордился.