Книга Братство: Опалённый - Алексей Рудаков

Чёрный цвет экрана сменился серым, показывая, что канал, связывающий корабли, установлен, а затем прямо по центру появились слова, выписанные каким-то рубленным, грубым шрифтом.

— Memento, quia pulvis es, — прочитал их капитан, тщетно пытаясь выудить из своей памяти перевод.

— Помни, что ты — прах, — склонившийся над экраном брат-исповедник задумчиво пожевал губами: — Не помню я, брат-капитан, чтобы у нас кто-то ходил с таким девизом. Вот только если это…

Сменившаяся картинка — оператор второго корабля решил, что прошло достаточно времени для прочтения надписи, открыла вид на рубку вызывавшего их гостя.

Там, на капитанском возвышении, в кресле, со слегка откинутой спинкой, полулежала, облачённая в красную сутану епископа, фигура с надвинутым на лицо капюшоном.

— Преосвященнейший Владыка! — произнося положенный титул, рука Петра, живя своей жизнью, дёрнулась, начиная творить Символ Веры, но замерла на пол пути — с этим епископом что-то было не так.

Стряхнув наваждение, капитан уже более внимательным взглядом изучил всё так же расслабленно полулежащую в кресле фигуру, и похолодел — лежащие на подлокотниках руки — ладони, выступавшие за край облачения, были в броне. В незнакомой броне, выкрашенной в темно бордовый — так выглядит запёкшаяся кровь, цвет.

— Вы кто? — не желая затягивать молчание, Пётр посмотрел прямо на человека и тот, словно отвечая его желаниям, пошевелился, и, выпрямившись в своём кресле, быстрым движением скинул с головы капюшон.

— Проклятый! Причетник! — выплёвывая вместе со своей ненавистью капельки слюны, Корнелиус дёрнулся, будто его ударило током: — Ты?! Проклятый!

— Красный Причетник, — пропуская его ненависть мимо себя слегка пошевелил головой лже-епископ: — Не трать время на сотрясение воздуха, монах. Что мне твои проклятья… Капитан, — голова, заключённая в глухой, с узкой прорезью на уровне глаз, шлем, качнулась в сторону брата-капитана: — Сдавайтесь — вы на прицеле.

— Сдаться? — эхом повторил капитан, лихорадочно прикидывая свои варианты.

— Сдаться! — в черноте смотровой щели, зелёным, каким-то кошачьим светом блеснули на миг глаза Проклятого Причетника: — Ваши корветы шустры, не спорю. Но развернуться вы не сможете — циркуляция велика, а вы уже на наших прицелах. Стопорите ход и готовьтесь к приёму перегонных команд. Не глупите — лить кровь за зря, вашу кровь, капитан, ваших экипажей, я не хочу.

— Будь ты проклят! — метнувшаяся к экрану рука брата-исповедника ткнула плашку разрыва соединения, и Пётр подался назад, едва сумев уклониться от развевавшегося рукава сутаны.

— Никакой сдачи! — нависнув над ним, налившийся кровью Корнелиус, выплёвывал слова прямо ему в лицо, не обращая внимания на летевшие изо рта брызги: — Мы будем биться!

— Нас расстреляют, — покачал ему в ответ капитан: — Он прав. Развернуться мы не сможем, — подняв руку он махнул в сторону посверкивавших в лучах светила стены астероидов: — Не впишемся. Придётся маневрировать, а тогда… — устало махнув рукой он посмотрел на своего куратора.

— Объявляй боевую! С молитвой на устах, — глаза исповедника вспыхнули фанатичным огнём: — Пойдём мы в бой!

— Нас просто перестреляют! — превозмогая возникшую в затылке боль — отвечая на любое неповиновение чип задействовал болевые центры мозга, покачал, морщась от боли капитан: — И людей и корабли положим же! — попробовал он пробиться к разуму Корнелиуса: — За зря положим!

— Я вижу, сын мой, — неодобрительно качнул головой тот: — Вера в тебе слаба. — И, прежде чем Пётр успел что-либо предпринять, он ткнул пальцем в экран, активируя режим всеобщего оповещения: — Братья мои по вере! — вещание велось на общей волне, и слова брата-исповедника могли слышать все — все, включая даже их врагов: — Дьявольское отродье вынуждает нас принят бой! Так укрепим же души наши молитвой и с Верой в сердцах дадим отпор грязным прислужникам лукавого! Помните…

— Экипажам корветов! — перебил его слегка хриплый мужской голос, в котором Пётр, ничуть не удивляясь опознал говорившего с ним лже-епископа: — Говорит Красный Причетник. Ваши смерти мне не нужны. Сдавайте корабли — гарантирую жизнь. Вы у нас на прицеле — деваться вам некуда, — усмехнувшись, Причетник продолжил: — Со мной почти три десятка рейдеров. У вас нет шансов. Стопорите ход.

— Не слушайте его! — взвизгнул исповедник, понимая, что допустил ошибку, выйдя в эфир на открытой волне: — Сие есть речи врага Человеческого! Этот кровавый палач будет истязать тела ваши! Клещами, раскалёнными жилы тянуть! Пилить руки ваши пилами тупыми! — Перечисление всех мук, которыми Причетник должен был подвергнуть пленных заняло у святого отца с минуту, после чего он замолк, тяжело дыша и вытирая пот со лба.

— Эээ… Святой Отец, — даже в голосе Причетника звучали теперь уважительные нотки: — Вы до пострига кем были? Не в отделе дознаний? Так тонко знать методику усиленных допросов и психоломки…

— Изыди! — устало мотнул головой Корнелиус, будучи сейчас не в силах посрамить своего оппонента.

— Угу. — Тотчас ответил, словно только этого и ждал тот: — Аж вот побежал прямо. Ход стопорим. Это — последнее предложение. Кто не подчинится — уничтожу.

Подчиняясь приказу брата-исповедника, корветы, перейдя на малых ход начали медленно разворачивать свои вытянутые тела прочь от астероидного поля, так и не ставшего ловушкой для зазевавшегося контрабандиста.

Задуманные как корабли преследования, это гончие пространства могли вести огонь только в узком переднем секторе, выбивая двигатели своих жертв, что бы более медлительные их собратья могли взять добычу руками своих абордажных групп.

Прекрасно зная об этой их особенности, рейдеры, разбившись на шесть отрядов, повисли у них на хвостах, готовый в любой момент открыть огонь по притухнувшим дюзам главной тяги, но их командир медлил, надеясь на благоразумие экипажей корветов.

Но такого приказа, разумеется, брат Корнелиус отдавать не стал — более того, скомандовав «разворот сто восемьдесят — все вдруг», он, не будучи хоть сколько ни будь военным, подписал окончательный приговор и себе и всем, оказавшимся под его началом, силам. Будь на месте исповедника тот же Берг — капитан Берг, не брат Пётр, он бы скомандовал совершить поворот пересекающимися курсами — что бы корветы могли прикрывать друг друга, отгоняя висящих на шести рейдеров убийственно-точными залпами своих дальнобойных орудий, но увы — брат Пётр, мучимый вбиваемым ему чипом в мозг раскалённым гвоздём, думал только об одном — о чётком выполнении полученного приказа, привычно выведя за скобки своего сознания всё лишнее.

— Что ж… — Потянулся в своём кресле Причетник, увидев, как корветы, никак не реагируя не шедшие к ним непрерывным потоком предложения сдачи, продолжали свой манёвр: — Вольному — воля… Адмирал Шнек? — Его шлем качнулся в сторону застывшей рядом, обтянутой ослепительно белым мундиром, фигуре: — Они ваши, — подтверждая свои слова Люциус, или, как его называли в СМИ «Бешеный Сэм», махнул рукой: — Только, Шнек, прошу — ты уж слишком их не калечь — такие бы кораблики нам нужны.