Книга Аргентина. Лейхтвейс - Андрей Валентинов

…Крылатый демон лишен сомнений, пряма дорога, спокоен разум, он выше прочих, сильней и зорче, ему подвластен простор небесный. Пусть пал Люцифер, он – превозможет…

Работаем!

Смерть, проводив его взглядом, неслышно скользнула вслед. Она не отстанет.

Лейхт-вейс…

2

Шагнув с крыльца на истертый булыжник, он, не думая, поглядел налево в сторону маленькой площади с храмом, попытавшись поднять правую руку ладонью ко лбу. Не смог – наручники на запястьях, чужие пальцы на локте. Карабинер слева, и справа карабинер. Держат крепко, не вырвешься – и крест не сотворишь. «Иначе пути не будет, – непонятно в шутку или всерьез говаривал дед, старый вольнодумец и почитатель Бакунина. – Храмов много, но этот, Сандро, наш!» И сам подавал пример. Все прочие игнорировал, даже базилику Святого Петра, его же наместника без всякого почтения именовал шаманом в камилавке. Маленький Сандро вначале очень этому удивлялся, а потом решил, что у деда наверняка был свой дедушка. Он и научил креститься. Насчет же шамана деду виднее, потому что он не просто дед, а еще и профессор истории.

Бабушка, когда они выходили из дому вместе, тоже крестилась на храм, после чего доставала из сумочки расческу и честно пыталась привести в порядок буйные вихры внука. Без особого успеха – жесткие волосы с трудом поддавались даже ножницам парикмахера. Два-три шага по улице – и все усилия насмарку. Мальчик рос истинным дикобразом – и очень этим гордился.

На улице вышла заминка. Один из карабинеров принялся докладывать хмурому типу в штатском, второй на миг ослабил хватку, и человек в наручниках смог снова взглянуть на знакомый с детства храм. Chiesa Santa Maria della Pace – серый мрамор, четыре колонны у входа. Святая Мария улицы Мира… Там улица и заканчивается, не слишком длинная, всего на десяток домов. В детстве маленький Сандро легко пробегал от первого до последнего, даже дыхания не сбив. Ветер в ушах, старый булыжник скользит под ногами…

Дед умер в 1916-м, на полгода пережив бабушку, а через месяц после его похорон, внук, студент первого курса, ушел на фронт. Профессор бы не одобрил. «Войны бывают всякие, но эта – точно не наша», – обронил он незадолго перед кончиной. Внук думал иначе – и записался добровольцем. В казарме его первым делом коротко постригли, чему бабушка, будь она жива, очень бы порадовалась. Ненадолго – в окопах у Изонцо волосы снова отросли. Там бывшего студента и окрестили Дикобразом. Он и не думал обижаться – у прочих клички оказались еще похуже. Капрала Муссолини в глаза именовали Кувалдой, а он лишь гордо поводил плечами.

С тех пор многое изменилось. Бывший капрал поменял кличку на более короткую – Дуче, темные волосы его однополчанина пробила первая седина. И окопы теперь у них – разные.

– Князь Алессандро Руффо ди Скалетта? – поинтересовался штатский, заглянув в записную книжку, где лежал фотоснимок. – Прошу в машину.

Перед тем, как его втолкнули в дверцу, князь все-таки успел перекреститься – двумя скованными руками. Иначе пути не будет.

* * *

Об аресте его предупредили еще неделю назад, настоятельно посоветовав сейчас же покинуть Италию. Дальний родственник, служивший в министерстве внутренних дел, якобы совершенно случайно увидел очередной список. Князь не поверил ни в случайность, ни в сердобольного родича. Кто-то на самом верху, может, даже сам бывший капрал Кувалда, не хотел лишнего шума. Нынешние правители страны старались не ссориться с княжескими семьями. Дуче силен, но не всесилен. Есть еще законный король, Его Величество Виктор Эммануил III, а за королем – армия.

За предупреждение князь поблагодарил, но уезжать не стал. Лишние бумаги сжег в старинном камине, заплатил жалованье прислуге за полгода вперед, отправил по почте пухлую бандероль и принялся спокойно ждать. Арест будет уже не первый. Молодого преподавателя университета Ла Сапиенца отправили в тюрьму осенью 1924 года за участие в Авентинском блоке. Не слишком надолго, всего на неделю, но с работы уволили немедленно, причем без права преподавания в высшей школе Италии. Второй раз за ним пришли через два года, после чего князь, поддавшись на уговоры родственников, покинул страну. Вернулся в 1935-м и решил больше надолго не уезжать. Будь что будет! Тридцать девять лет, большая часть жизни, считай, прожита. Был мальчишка – и нет его. Из зеркала смотрит кто-то костлявый, с впалыми худыми щеками и навечно вставшими дыбом дикобразьими иглами вместо прически. Предки бы точно не одобрили.

…Дед – историк, отец – инженер-мостостроитель. Внук закончил философский факультет, но преподавательская стезя оборвалась в самом начале. Когда спрашивали о профессии, князь разводил руками и не слишком уверенно отвечал:

– Профессия? Ну, пожалуй… Сценарист!

Он не лгал. В бандероли, отправленной на парижский адрес, был его последний сценарий, отпечатанный в трех экземплярах на пишущей машинке «Олимпия».

3

В наставлениях, совершенно секретных, под расписку выданных, марсианский ранец именовался «Прибор особого назначения № 5». Понимай, как знаешь. Об использовании – несколько страниц, об устройстве – два абзаца, о том же откуда взялся – совсем ничего. Один из их группы, брат известного авиаконструктора, поразмышляв недолго, предположил, что «прибор» выпущен небольшой серией, причем специально для Германии. Надписи на немецком, но не на привычном «хохе» и даже не на диалекте, а на чем-то архаическом, чуть ли не времен Мартина Лютера. Такого в Европе не может быть, значит, скорее всего, Штаты, где у фюрера много друзей. Янки, конечно, инженеры от бога, но тупы-ы-ые! Даже не посмотрели в каком году издан словарь.

Инопланетную версию никто всерьез не защищал. Ранец, ясное дело, марсианский, но ради конспирации «прибор» и пострашнее назвать можно. О другом спорили. Один из разделов обучения – воздушный бой, «марсианин» против «марсианина». Значит, ранцы есть не только в Фатерланде?

Решились – и задали вопрос. Им ответили, хотя и не сразу. Вначале – новая расписка, затем – «секретная» тетрадь со страницами, прошитыми суровыми нитками. «Прибор», кроме Германии, имеется, как выяснилось, у французов, русских и, возможно, англичан. Про Штаты никаких сведений нет. Каждая страна владеет несколькими единицами, сколькими именно – великая тайна. В группе – два ранца, во всем Рейхе наверняка побольше.

Чуть позже узнали и о Франции. У лягушатников было четыре «прибора», но два они умудрились потерять, причем самым глупым образом. На каждом ранце надпись белым по черному: «Не вскрывать!» А французы взяли – и попытались. Значит, сами и виноваты. Нет у галлов порядка!

Все прочее оставалось тайной, но курсанты не роптали. Доверие окрыляло – из сотен и тысяч достойных выбрали именно их! Конечно, потом будут другие, но первыми стали они, пятеро молодых ребят, старшему из которых только что исполнилось двадцать.

…Лишь совсем недавно Лейхтвейс узнал, что «потом» так и не настало. Их выпуск был первым – и последним. О причинах не сообщили, но он догадался сам. Для серьезного обучения необходимы минимум два ранца. Остался же всего один – тот, что у него за плечами. И «марсиан» стало меньше, двое погибли, одного отстранили от полетов, инструктор исчез.