Книга Ключ к полям - Ульяна Гамаюн

Пьеса разыгрывается с такой быстротой, что и говорить об этом не стоило бы, но иногда, по странному стечению обстоятельств, по причуде все той же Фортуны, которая являет свету младенцев с пятью головами и вообще выкидывает такие коленца, что закачаешься, горстка пушистых однодневок умудряется прожить немного дольше отпущенного. Высвободившись из липких объятий офиса, они забираются на крышу, где лежит сдутый красный шар, подходят поближе к краю и, раскинув руки, отчаянно хлопая мятыми крыльями, худенькие, в линялом трико, улетают вместе с тополиным пухом.

Ветер, их уносящий, не имеет имени. Никто не знает, куда они улетают.

Зеленый белый конь

Бабушка может за меня поручиться.

Алиса

Старомодный обычай эти рекомендательные письма. Прямо-таки допотопный. У меня, к примеру, никаких рекомендаций нет. Я так им и сказала, когда они, чирикая, всей стайкой навострив носы, подбирали с полу и вежливо подавали мне сумку, сдутый шар зонта, две подтаявших конфеты, деревянную подковку на веревочке и старую тетрадь по С++, где на развороте красуется наполовину замазанный маркером, одноусый и одноглазый, как пират, проф. Ежевский А.И. (все это посыпалось с хрустальным звоном на пол, когда я искала диплом).

Я ожидала чего-нибудь в этом роде еще вчера, когда рискнула потревожить располневший на заслуженной пенсии томик Страуструпа. На диване, в мозаике из цветастых подушек, уже дожидались старого знакомого одноусый конспект, салатовый маркер и черновые обрывки щедро иллюстрированной дипломной работы. Устроившись между ними, я полюбовалась вихром морской волны на обложке, прочла все Бьярновы предисловия и, вдохновившись напутствием Бильбо и Моржа (тут же, в предисловиях), окунулась в наполовину забытые бирюзовые бездны. В холодном сиянии пенных волн проступали массивы, за ними поблескивал хитрый профиль структур с указателями, змеились пестрыми лентами строки, еще глубже, в тени проплывающих мимо полосатых, с золотистыми жабрами функций, громоздились файлы и совсем уж на глубине, в Марианской впадине книги, ленивым малахитовым глазом мерцали классы, шаблоны, динамические структуры, а дальше все меркло. Видение было ярким и лучистым, знания легко входили в ножны и были остры, как никогда, и все Бьярновы заморочки, припудренные восторгом узнавания, казались наивными, как «Hello, world!» в «первой написанной вами программе».

В пятом часу утра, когда разомлевшие комары забылись тяжелым сном, а холодок с балкона смешался с первыми птичьими всхлипами, я была на первом абзаце главы о хэш-мэпе: его-им-их определение алыми буквами запечатлелось в моем ватном обескровленном мозгу. На втором абзаце я спала, как сурок.

Утром (то есть пару мутных часов спустя) стало ясно, что собеседование вылетает в трубу. Читать и даже просто думать о С++ было невыносимо. Страуструпа вежливо препроводили на полку; черновики с хриплыми выкриками влезли в забитый под завязку ящик стола; конспект, взмахнув крылом, скрылся в сумке и там обиженно бурчал до самого вечера. Совесть моя была как будто чиста, по крайней мере, это бумажное бурчание в ней ничем не отозвалось, и краски свободного мира взметнулись вслед за красками летнего дня.

Вечером, по дороге на казнь, я послушно достала конспект, в надежде растормошить залежи своих не поддающихся огранке знаний. Итак, сортировка. Впрочем, вряд ли такую чепуху будут спрашивать. Хорошо, тогда в общих чертах. Вспомни, что говорили на лекциях, не все же время ушло на недоусые портреты? Три маленьких Франкенштейна беспокойно заерзали в мозгу: «отделяйте мух от котлет» (заповедь ООП?), «это ваша, программистская, кухня» и еще почему-то «класс circle». Образ мух с котлетами на круглой программистской кухне привел меня в еще большее замешательство, и, махнув на них рукой, я всю оставшуюся дорогу бездумно пялилась в окно – там плыли каштаны, пыльные и безучастные.

Потом я мучительно долго бродила в поисках «молодой, динамично развивающейся компании» (очень вежливая, очень безголовая девица по телефону сказала, что дороги не знает, что «меня туда привозили на такси»): вдоль забора, меж гаражей, поворот налево или направо, а потом, оставив девятиэтажки по левую, а также по правую руку, все время прямо, к одному из освещенных окон первого или второго этажа, сворачивая только тогда, когда назреет в том необходимость. Петляя морскими узлами, я забралась в какую-то глухомань с черными расходящимися тропками, готическими башенками и ехидным рычанием за стрельчатой оградой. Призрачность поисков сгущалась в воздухе вместе с лиловыми сумерками. Вот тут-то мое привидение с моторчиком и выставило кокетливый пудреный носик наружу: гнилой фонарь, воротца, покатая плитка шоколадного порожка, с которого весело летят, поскользнувшись, морозным январским вечером молодые динамичные, веселые лакричные, не в меру симпатичные, довольные жизнью программёры.

На сайте компании, в «контактах», все желающие могли удостовериться в грандиозности замысла и перспективности роста. На полстраницы фото парадного входа: хрустальное крылечко, зыбкий, лихо заломленный козырек, кованая бровь вензелей над неприступной дверью в храмину. Вокруг все чинно, прилизано и заляпано тюльпанами – Голландия во внутреннем кармане, у сердца. Дальше – вид стеклянного ларца изнутри: на зверски начищенном полу – бадейка с чем-то сравнительно вечнозеленым; рядом жмется одинокий, никому не предназначенный диванчик-старая дева, под локтем у него – журнальный столик с россыпью журналов (тоже пустоцвет), и над всем этим сверкающим великолепием, от которого хочется умереть или сойти с ума, парит и переливается мраморная лестница. Затем каскадом, напирая друг на дружку, нечто вроде красного уголка – серия фоток «наши программисты»: досадливо прячутся за мониторами, горбятся в креслах-вертушках (на переднем плане – чей-то мышиный хвостик, мужской), тоскливо, в тоскливой столовой, жуют щедро сдобренные кетчупом сосиски и, наконец, в самом низу страницы, завершающим аккордом: с клоунскими носами, в колпаках и с шариками празднуют чью-то «днюху» (свечи задуты, торт съеден, именинник опасливо щупает красные уши). И сердце мое дрогнуло, особенно от носов с колпаками.

Несмотря на полную инфернальных вывертов и мертвых петель дорогу, явилась я к ним на полчаса раньше. Забор непререкаемо бордовый, он и сейчас стоит у меня перед глазами. У ворот понатыкано разнокалиберных иномарок. Нерешительно так меж ними проскальзываю к звонку. Внутри все сжалось и переплелось, как белье в центрифуге. Дышать я давно перестала, даже циркуляция крови прекратилась. В мозгу бешено пульсирует огромное огненное «бежать», но рука сама тянется к зловещей кнопке и жмет. Все, обратного пути нет. Ворота открываются, я вхожу и долго вожусь с ними, пытаясь закрыть. Охранник на крыльце издевается: «Вы их сильней, сильней прижмите!» Потом я стою у входа в IT-обитель, и он очень вежливо, но строго, голосом Бэрримора чеканит: «Назовите, пожалуйста, вашу фамилию, имя и отчество». До чего хорошо сказал, восхищаюсь я и выдавливаю из себя ответ. И вот уже мы, он – степенным аллюром вышколенного дворецкого, я – семенящими перебежками домашнего хомячка, минуя диваны, столики, фонтаны, поднимаемся на второй этаж. В зале с мраморным полом скользят мраморные секретарши. От них, как от бабочек, пахнет ванилью и мускусом. Загорелые, махровые шеи, медовые плечи, круглые, гладкие руки с холеными пальцами делают их похожими на сочные плоды с далеких, не тронутых цивилизацией жарких островов. Черные длинные волосы, маслянисто поблескивая, лианами обвивают точеные фигуры. Прикрытые густым ресничным опахалом, томно светятся черные жемчужины глаз. Движения и мысли смуглых нимф плавно-ленивы, как у разомлевших на солнцепеке райских птиц. Воздух соткан из чего-то запретного и сладострастного. Полинезия, Таити... Земля экстаза, спокойствия и искусства. А вспомнив клоунские носы, я окончательно теряюсь в этих райских кущах.