Книга Лучший день в жизни - Даниэла Стил

Отцовского наследства с избытком хватило бы на жизнь, но Коко даже не прикасалась к этим деньгам, предпочитая тратить только то, что заработала сама, и вдобавок отдавала часть средств в фонды, деятельность которых одобряла и поддерживала, преимущественно экологические, занимающиеся охраной природы, или помогающие нуждающимся детям в странах третьего мира. Сестра Джейн называла ее жалельщицей. И у матери, и у Джейн всегда находились тысячи самых нелестных прозвищ для Коко, и каждое больно ранило ее. Однако жалельщицей Коко признавала себя охотно, потому и дорожила статуэткой Гуаньинь. Богиня милосердия будила самые чувствительные струны ее души. Она была безупречно цельной натурой, ее великодушное сердце непрестанно дарило доброту и тепло тем, кто в них нуждался, и Коко не видела в этом ничего дурного или предосудительного.

Джейн стала возмутительницей семейного спокойствия в подростковом возрасте. В семнадцать она объявила родителям о своей нетрадиционной ориентации. Коко, которой в то время не было и шести лет, даже не подозревала о вспыхнувшем конфликте. В открытую заявив о лесбийских наклонностях в выпускном классе школы, после поступления в Калифорнийский университет Джейн стала воинствующей защитницей прав лесбиянок и попутно изучала киноискусство. На просьбу матери появиться в свете на балу дебютанток Джейн ответила категорическим отказом и добавила, что лучше умереть, чем разбить родительнице сердце. Но, несмотря на нестандартные предпочтения в сексе и подростковую агрессивность, Джейн ставила перед собой те же материальные цели, что и ее родители. Отец все же простил заблудшую дочь, обнаружив, что она держит курс на славу. Джейн добилась своего, и все конфликты с родителями были забыты. Последние десять лет она жила с талантливой сценаристкой – милой, тихой и пользующейся заслуженной известностью. Обе переселились в Сан-Франциско, поближе к большому гомосексуальному сообществу. Фильмы этих женщин смотрел весь мир, их знали и любили. Джейн уже четыре раза номинировали на «Оскар», но пока ни разу не наградили. Мать прекрасно ладила с Джейн и Элизабет на протяжении всего десятилетия их совместной жизни. Разлад в семью вносила только Коко – заставляла всех изводиться от беспокойства за нее, раздражала своим абсурдным выбором, жалким существованием хиппи, пренебрежением ко всему, чем так дорожили ее родители, и этим доводила мать до слез.

В конце концов всю тяжесть вины родные Коко возложили на мужчину, с которым она жила, когда ее отчислили из школы права, приписали ее вздорные идеи его влиянию и напрочь забыли, сколько лет она находилась под влиянием только своей семьи. Отношения Коко с этим человеком продолжались в годы ее учебы в Стэнфорде, он сам ушел из школы права, так и не получив диплома. Йен Уайт был полной противоположностью всему, о чем мечтали для дочери родные. Умный, не лишенный способностей, образованный, он тоже, как указывала Джейн, предпочитал довольствоваться малым. Окончив учебу в Австралии, Йен перебрался в Сан-Франциско и открыл школу дайвинга и серфинга. Веселый, ласковый, покладистый, любящий шутку, он был идеальным партнером для Коко. При всех достоинствах ему недоставало лоска, стремление к независимости побуждало его жить своим умом, и Коко при первой же встрече поняла, что нашла родственную душу. Через два месяца они поселились вместе. К тому моменту Коко исполнилось двадцать четыре. Спустя два года Йена не стало. Проведенное с ним время Коко считала лучшим в своей жизни и жалела лишь о том, что им досталось всего два года. Йен погиб во время полета на дельтаплане: резкий порыв ветра швырнул его на скалы, он разбился насмерть. Все было кончено в один миг, Йен унес с собой их мечты и надежды. Коко осталась купленная вдвоем «лачуга» в Болинасе, где по-прежнему хранились гидрокостюмы и дайверское снаряжение Йена. Первый год после его смерти дался Коко особенно тяжело; поначалу мать и сестра сочувствовали ей, но вскоре их запасы сострадания иссякли. Если Йена уже не вернуть, рассуждали они, ничего не поделаешь: Коко пора справиться с горем, взяться за ум, наконец-то повзрослеть. И она справилась, но совсем не так, как рассчитывали родные. Такой обиды они не стерпели.

Коко и сама понимала: хватит жить воспоминаниями об Йене, пора идти дальше. За последний год она заводила несколько знакомств, но не встретила никого хотя бы отдаленно похожего на Йена. Мужчины, в которых было бы столько же энергии, жизни, тепла и обаяния, ей не попадались. Выдержать сравнение с Йеном было непросто, но Коко надеялась, что когда-нибудь найдется человек, на котором она остановит выбор. Вероятно, время еще не пришло. Даже Йену не понравилось бы, что она чахнет в одиночестве. Но и торопиться незачем. В Болинасе она с радостью встречала каждый новый день. Строить карьеру Коко не собиралась, не нуждалась в славе и в отличие от родни не пыталась самоутвердиться. Роскошный особняк в Бель-Эйр ей ни к чему. Хватит и того, что было у них с Йеном, – чудесных дней, счастливых минут, ночей любви, о которых она будет помнить вечно. Но ей незачем знать, что откроется за следующим поворотом и с кем она пройдет по этому пути. Каждый новый день – сам по себе подарок. Жизнь с Йеном была идеалом, ни о чем другом она и не мечтала, но за два года, прошедшие после его смерти, Коко научилась находить вкус в одиночестве. По Йену она по-прежнему тосковала, хотя в конце концов смирилась с его уходом. Выйти замуж, обзавестись детьми или хотя бы встретить другого мужчину – все это не привлекало. В свои двадцать восемь Коко вполне устраивало безмятежное существование в Болинасе.

Поначалу местный уклад удивлял и Коко, и Йена. Поселок оказался маленьким и занятным. С давних пор здешние жители решили, что он не должен привлекать к себе внимание. Пусть он даже остается в буквальном смысле слова невидимым, подобно Бригадуну1. На ближайшем участке шоссе не было ни одного указателя, подсказывающего, как проехать к Болинасу, или хотя бы подтверждающего, что он неподалеку. Искать поселок приходилось наугад. Те, кто все-таки находил его, будто проваливались в другое время, и Коко с Йеном часто посмеивались над этим ощущением, но любили его. В шестидесятые годы в Болинас отовсюду съезжались хиппи и прочие «дети цветов», многие из них жили здесь и по сей день, только постарели, поседели и обзавелись морщинами. К пляжу направлялись мужчины лет пятидесяти, а то и шестидесяти, с досками для серфинга под мышкой. Магазины и подобные им заведения в поселке можно было пересчитать по пальцам: магазин одежды, где до сих пор торговали цветастыми гавайскими платьями-муму и всевозможными вещами, выкрашенными способом узелкового батика; соседний ресторан, переполненный седеющими престарелыми серферами; продуктовый, где продавали преимущественно экологически чистую еду и, наконец, лавка с товаром для курильщиков марихуаны – трубками и прочими принадлежностями всех цветов, форм и размеров. Поселок занимал плато над узким пляжем, отделенное бухтой от обширного и протяженного Стинсон-Бич и дорогих вилл на нем. Несколько красивых особняков насчитывалось и в Болинасе, но большей частью здесь селились в простых домах целые семьи, недоучившиеся студенты, серферы преклонных лет и все, кто по каким-либо причинам предпочел расстаться с прежней жизнью и исчезнуть. Это сообщество было по-своему элитарным и представляло собой полную противоположность и той обстановке, в которой выросла Коко, и той, из которой удрал Йен, чья семья принадлежала к влиятельным кругам Сиднея в Австралии. Их отношение к местному обществу полностью совпадало. Йена уже не было на свете, а Коко по-прежнему жила в Болинасе и в ближайшее время покидать его не собиралась: в сущности, она могла бы провести здесь остаток жизни, что бы там ни твердили мать и сестра. Психотерапевт, к которому она обратилась после смерти Йена и которого время от времени посещала до сих пор, объяснял, что у нее, несмотря на недавно исполнившиеся двадцать восемь лет, все еще продолжается подростковый бунт. Может, и так, но, с точки зрения Коко, этот бунт пошел ей лишь на пользу. И жизнь, и место жительства, которые она выбрала себе сама, доставляли ей радость. Одно Коко знала наверняка: она никогда и ни за что не вернется в Лос-Анджелес.