Книга Человек из Вавилона - Гурам Батиашвили

Семья Бачевы выделялась из всех еврейских семей. Будучи дочерью достойного человека, она была избалована судьбой и выросла, не зная никаких забот. Главное для нее было что-то захотеть, что-то пожелать. И ничто не могло помешать исполнению ее желания! Знатные вельможи, приближенные к царскому двору, украшавшие ристалища или приемы, были нередкими гостями в доме Бачевы — их богато убранные кони часто останавливались перед дворцом ее отца — Занкана. Не спеша они слезали с коней, бросали поводья слуге и преисполненные собственного достоинства — с высоко поднятой головой и надменным взглядом — входили во двор. Моурави[2] Шело неслышно проскальзывал к хозяину и неторопливо докладывал: «Волею Господа, пожаловал его превосходительство Георгий, да будет к добру его визит». Или: «Волею Господа, пожаловал член царского дарбази Иванэ, да будет к добру его визит». Занкан, в свою очередь, спокойно, не спеша отдавал распоряжение: «Встреть и уважь!» Сам же выходил к широкой лестнице перед домом, звал старшего сына Мордехая и вместе с ним дожидался гостя.

Кто только из вельмож не бывал в их доме! Но Бачева не помнит случая, чтобы отец спустился по лестнице навстречу прибывшему. Однажды какой-то вельможа, отличившийся в борьбе с турками-сельджуками, находясь в легком подпитии, крикнул Занкану:

— На что это похоже, Занкан?! К тебе самолично пожаловал такой важный гость, как я, а ты стоишь там, наверху, и не желаешь спуститься вниз?!

Занкан с достоинством отвечал:

— Уважение и почтение к царю дает мне на это право. Расстояние отсюда до калитки принадлежит ему. Выйди я к тебе навстречу, где преклоню колени перед царем Грузии, если в один прекрасный день милостью Божьей мне выпадет честь принимать его у себя?!

Беседа Занкана с гостем, а иной раз и застолье, проходила обычно в зале, убранном в константинопольском стиле, или во дворе, под развесистым дубом. Если Занкан предпочитал последнее, он говорил Шело, что сегодня нет ничего лучше, как посидеть под дубом. Шело согласно кивал головой, и во двор выносились циновки, ковры, подушки, затем небольшой столик и сухофрукты, а потом уже появлялись Занкан с гостем, степенно беседующие друг с другом.

Впрочем, Занкан редко отдавал предпочтение застольной беседе под дубом. Знатного вельможу он обычно принимал в константинопольском зале, менее знатных — в рабочей комнате, устланной коврами, ну а простолюдины к нему не ходили — наберись они смелости для этого, им не преодолеть бы высокой ограды.

Дворец Занкана был не только обнесен высокой оградой, но и имел такие толстые стены, что сквозь них не проникал холод. А летом в нем царила прохлада. Хотя семья редко проводила лето в Тбилиси — с наступлением праздника Шавуот[3] до середины Селихота[4] семья перебиралась в горы — здесь, в Гудамакарском ущелье, на берегу Черной Арагви Занкан построил дом. Все лето в ушах у Бачевы звучал рокот Черной Арагви. Она любила смотреть, как река билась об огромный валун, лежавший на ее пути. Загородный дом не походил на дома в Петхаине[5]. С трех сторон его опоясывал широкий овальный балкон, под которым неслась Арагви. Занкан любил принимать здесь гостей. Это были по большей части евреи, жившие на холме, на противоположном берегу реки. Говорили, дом Занкана стоит в окрестностях поселения потомков тех евреев, что прибыли когда-то в Грузию Сперским морем[6]. Они обосновались в главном городе тогдашней Грузии — Мцхета — и в ее окрестностях, но однажды большая часть их снялась с места и переселилась в горы.

Бачева не помнит, чтобы отец затягивал песню — обычно он вел беседу, неторопливую, исполненную достоинства, вдохновенную. Почти не пьянел, да он и не пил столько, чтобы вино могло одолеть его. А вот гости его пели часто — пели с азартом, увлеченно. Занкан при этом сидел, замерев, с выражением блаженства на лице — ему очень нравились грузинские песни, и он слушал их с удовольствием.

Тинати соскочила с коня, перекрестилась — прибыли с миром! — и бросила поводья слуге. Следом за ней соскочила с коня и Бачева.

Девушку поразило многолюдье — на конные состязания явилась масса народу. Бачева была еще слишком юна — ей шел семнадцатый год, — и она не знала, что в Грузии не всегда царили лад и гармония между людьми. А когда меж людьми нет любви и согласия, они легко становятся добычей врагов и нищеты.

Конные состязания, безусловно — приятное зрелище, но еще более приятно было наблюдать, как люди радостно приветствуют друг друга, заводят беседы. И хотя в поле вдоль Куры яблоку негде было упасть, здесь царили спокойствие и порядок. Горожане мирно прохаживались, вежливо кивали друг другу, прикладывая руку к сердцу, подчеркивая тем самым свое уважение. Бачева не раз наблюдала это приветствие грузин — выражение подчеркнутого уважения, — но сегодня этот жест произвел на нее особое впечатление: она впервые стала свидетельницей такого многолюдия, впервые слышала на каждом шагу сдержанно-уважительные поклоны: «Приветствую вас и желаю победы во всем!» или «Дай Бог вам только победы!», «Победы и успехов вам!», «Слава Господу, что вижу тебя в добром здравии, сударь!»

Но еще чаще и громче звучал задорный женский смех — с тех пор как на царский престол Грузии взошла женщина, в общественных местах то и дело стал слышен заливистый женский смех. Женские взгляды, голоса обрели большую теплоту и мягкость. Бачева не замечала такого даже в Византии. В прошлом году она вместе с отцом провела осень и зиму в Константинополе — Мордехай изучал там науку о небесных телах. Их приглашали в знатные семьи, со сколькими замечательными людьми они познакомились! Мордехай даже повел ее на открытие спартакиады, но такого женского смеха там ей не доводилось слышать! Создавалось впечатление, что властительница Грузии одарила своей силой и достоинством всех грузинских женщин. Они, грузинские женщины, горделиво и дружески улыбаясь, вели себя столь же достойно, как вела бы себя сама царица. Бачева видела царицу всего раз, да и то издали — на приеме в честь благословения на царство. Вся семья Занкана получила приглашение на этот прием. Это было еще до отъезда Мордехая на учебу в Константинополь.

Занкан и Иохабед явились к царице в числе других вельмож. Поздравили с благословением. Бачева с Мордехаем стояли в отдалении, внимательно глядя на царицу.

Тамар выглядела скорее задумчивой, нежели радостной. Каждого, кто поздравлял ее, она, казалось, видела насквозь. Наверное, потому, возвратившись в ту ночь домой, Занкан сказал: «Царь у нас — женщина, но Господь дал ей мужской разум».

Бачева внимательно разглядывала пришедших на состязания женщин, отмечала их движения, манеру разговора и вспоминала слова отца. Недавно Занкан спросил Иохабед: «Ты заметила, как изменились грузинские женщины после того, как на престол взошла Тамар?» — «Нет, батоно, не заметила», — ответила Иохабед. «А ты обрати внимание на горделивую осанку молодых, даже незамужних, женщин, на их пронизывающие взгляды».