Книга Подземелья Лубянки - Александр Хинштейн
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Сентябрь 20-го.
Первая конная идет по Украине. По недавней вотчине батьки Махно.
Только местные жители, которых «освобождают» конармейцы, радости почему-то не выказывают. Буденовцы ведут себя, как заправские погромщики. Врываются в дома, избивают и насилуют, реквизируют вещи. В первую очередь – бандитствуют они в еврейских местечках.
Буденовцы устали. Только-только армия вышла из-под львовского окружения. Впереди – новые бои: Первую конную должны бросить против Врангеля, на Южный фронт.
Лихой командарм Семен Буденный любит своих бойцов. Они заслужили право на отдых. Три дня на разграбление – закон войны.
Правда, отдельные конники настолько увлекаются погромами, что отстают от своих частей. Комиссарам приходится силой выгонять их из местечек. Поглумились – и будет…
28 сентября. м. Полонное.
… Военком 6-й дивизии Шепелев не успел еще отойти ото сна, как в избу ворвался вспотевший боец. Он настолько запыхался, что в первые минуты не мог ничего выговорить, только тряс головой.
– Да что такое, – не выдержал военком. – Говори толком.
– Наши жидов бьют, – выдохнул боец.
Сон в мгновение улетучился, как будто и не было беспокойных ночей. Шепелев напрягся, желваки заходили по щекам.
– Где?! – глухо спросил военком.
– И в Полонном, и в другом местечке, в версте от него…
Когда Шепелев вместе со своим секретарем Хаганом – тоже еврей, но нормальный мужик, свойский – примчался в местечко, погром был в самом разгаре. Почитай из каждого дома слышались крики. Буденовцы восстанавливали утраченные в сабельных рубках нервы.
Зашли в первую же избу, где у околицы переминались с ноги на ногу два привязанных коня. На полу, изрубленная палашами, лежала еврейская семья – старик лет шестидесяти, старуха, их сын. Еще один окровавленный еврей стонал на кровати.
Помощник военкома Хаган побледнел. Наверно, вспомнились ему черносотенные погромы, пьяные рожи бандитов под царскими хоругвями. Нет больше хоругвей, вьются теперь на ветру красные кумачовые стяги – только что изменилось?
В соседней комнате между тем орудовали мародеры. Какой-то красноармеец на пару с миловидной женщиной в медицинской косынке набивал нехитрый еврейский скарб в необъятные баулы.
– Ни с места! – властно сказал военком, но красноармеец – откуда только прыть взялась – оттолкнул его и кубарем выкатился из дома. За ним припустилась и женщина. Они бежали по улице, высоко подымая ноги, и Шепелеву даже стало их жалко. Он представил, как смешно дернутся сейчас два этих человека, как, пролетев по инерции вперед, рухнут плашмя на землю, стоит лишь нажать на спуск нагана.
– Сто-о-й! – Шепелев закричал что есть мочи, но мародеры не слушали его, и тогда военком вскинул наган.
Один хлопок. Второй.
После третьего выстрела мародер упал замертво, а вместе с ним, по-бабьи испуганно вскрикнув, рухнула в пыль и медсестра.
Она лежала, не в силах вымолвить ни слова, и лишь беззвучно шептала что-то побелевшими от страха губами.
– Кто такая? – Шепелев наклонился над женщиной. – Какого полка?
Та ответила не сразу, отдышавшись:
– 4-й эскадрон. 33-й полк. – И, будто проснувшись, заголосила во весь голос: – Не убивайте! Христом Богом молю… Пожалейте деток.
– Встаньте, – брезгливо сказал военком. – Никто убивать вас не будет… Поедете с нами.
… Великодушие – свойство сильных людей. Расстреляй комиссар мародершу на месте – вся его жизнь могла бы пойти по-другому. Но он пожалел ее.
Откуда Шепелеву было знать, что жить ему оставалось не более часа…
Из рапорта секретаря военкома 6-й дивизии Хагана (29 сентября 1920 г.):
«Проезжая дальше по местечку, нам то и дело попадались по улице отдельные лица, продолжавшие грабить. Тов. Шепелев убедительно просил их разъехаться по частям. У многих на руках были бутылки с самогонкой, под угрозой расстрела на месте таковая у них отбиралась и тут же выливалась.
При выезде из местечка мы встретили комбрига 1 (командира 1-й бригады. – Примеч. авт.) тов. Книгу с полуэскадроном, который, в свою очередь, занимался изгнанием бандитов из местечка. Тов. Шепелев рассказал о всем происходившем в местечке и, сдав лошадь расстрелянного вместе с арестованной сестрой на поруки военкомбригу тов. Романову, поехал по направлению к Полештадиву (полевому штабу дивизии. – Примеч. авт.)».
Из рапорта командира 1-й бригады Книги, военкома бригады Романова и начальника штаба бригады Берлева (28 сентября 1920 г.):
«Мы встретились с тов. Шепелевым, который сообщил, что он расстрелял бойца 33-го кавполка на месте грабежа. Сообщив это, тов. Шепелев уехал вперед. Спустя некоторое время, мы также выехали за своими частями и, догнав таковые, узнали, что тов. Шепелев арестован 31-м кавполком…»
28 сентября. м. Новое Место
… Топот копыт становился все ближе, и наконец военком Шепелев поравнялся с шеренгой бойцов.
– Какого полка? – приостановившись, окликнул он командира.
– Тридцать третьего.
Шепелев пришпорил коня, но далеко ускакать не успел.
– Вот он, эта сука, – раздался чей-то истошный крик. – Хотел застрелить нас.
Унылость разом покинула лица бойцов. Эскадроны остановились. Человек десять бросились к военкому. Большинство смотрело выжидающе, но кое-кто тоже вышел из строя.
– Гляди-ка, морду какую нажрал… Пока мы тут дохнем, эти суки жируют… Крыса тыловая…
Крики становились все агрессивнее, и Шепелев пожалел уже, что остановился.
– Убить его… Кончить… В расход, – гудело по рядам.
– Прекратить! – что есть мочи орал командир полка Черкасов. Глотка у него была луженая, еще с Первой мировой, перекричать мог любого. Впрочем, и Шепелев был комиссар испытанный.
С грехом пополам они перекричали бойцов. Матерясь, красноармейцы возвращались в строй, сплевывая от бессилия и злости.
Кажется, пронесло… Но, как на грех, подъехал комбриг Книга. В седле у него сидела арестованная погромщица – сестра милосердия.
– Бабу-то за что? – разволновались бойцы. – С бабами, понятно, воевать сподручнее…
Комбриг, было, попытался заткнуть медсестре рот, но это только подлило масла в огонь.
– У нас теперь не старый режим, – ревели буденовцы. – Пусть баба объяснит, в чем провинилась.
Военком устало повернулся к медсестре:
– Говорите.
– Я это… – женщина набрала в легкие воздуха, – я – что… Вот Васятку убили…
– Кто? – взбесилась толпа.