Книга Орден Хранителей. Инквизитор - Александр Золотько

— Посекретничать хотели, святой отец? — спросил Иван, когда члены комиссии вышли. — Так вынужден напомнить, что все в комнате для заседаний пишется на аппаратуру. Будете продолжать побои — делайте мужественное лицо. И улыбайтесь.

Удар у Шестикрылого, как оказалось, был поставлен неплохо. На твердую четверку. Александров слетел со стула и здорово приложился головой об пол.

— Браво, — сказал Иван. — Я вот сейчас встану и подставлю другую щеку… Полежу минутку и обязательно подставлю. Вы не расслабляйтесь, я быстро…

— Быстро он, — пробормотал отец Серафим, наклонился и рывком поставил Ивана на ноги. — Голову держать так и не научился… Сильно ударился?

— Научился не научился… — Иван осторожно потрогал затылок. — И ведь сказано же — не убий.

— Я и не убил. С трудом, но сдержался. — Отец Серафим замахнулся, Иван зажмурился и присел, прикрывая голову руками. — Дебильный ребенок, честное слово!

— Нормальный я, — обиженно сказал Иван, подглядывая за священником сквозь пальцы. — У меня и справка есть. Меня иначе бы и в Конюшню не взяли бы…

— В том-то и беда. — Шестикрылый сел на стул верхом и положил подбородок на спинку. — Мы уж прикидывали объявить тебя чокнутым, но…

— Нельзя. — Иван поднял перевернутый стул, поставил его на ножки и тоже сел. — Бросит пятно на всех жеребцов. На систему в целом.

Отец Серафим потер лоб.

— Жозеф собирался зачитывать приговор? — спросил Иван. — Монастырь? Или в переработку?

Шестикрылый выдохнул, постучал себя пальцем по лбу, глядя в глаза Ивана. Молча постучал.

— Это что должно означать? — спросил тот. — Поцелуй меня сюда? Извините, святой отец, но эти дела в нашей конторе не приветствуются.

— Придурок, — сказал Шестикрылый. — Как есть — придурок. В курсе, что у тебя контракт закончился?

— В курсе. Само собой. И что?

— Ничего. Пункт тридцать пять десять тебе воспроизвести вслух? Или сам вспомнишь?

— Вот это я должен помнить всю эту ахинею наизусть, — хмыкнул Иван, чувствуя, как в желудок упало что-то холодное и липкое.

Выпендриваться можно сколько угодно, но этот пункт помнил каждый и молился, чтобы никогда не возникла у Церкви необходимость в его использовании.

— Не нужно передо мной выделываться, — с усталым видом произнес священник. — Все ты прекрасно помнишь и знаешь, что Церковь имеет право продлить твой контракт минимум на половину срока. И максимум… Максимум не оговорен.

— И я?..

— И ты только что лично оскорбил инквизитора при свидетелях, пребывая на службе. Ты много слышал о тех, кто себе такое позволял?

— Нет.

— Таких идиотов до тебя просто не было.

— Вы думаете, что он меня мобилизует и потом…

— Ты еще не понял? Тебя уже мобилизовали. Уже. И обожравшаяся…

— Объевшаяся.

— Что? Да, объевшаяся жаба как раз собиралась тебя поставить об этом в известность. И еще о том, что в связи с угрозой твоей бессмертной душе тебя выводят из оперативного состава и направляют в резерв. С сохранением жалованья и даже выплатой премиальных. И тут ты продемонстрировал свою независимость и высочайший интеллектуальный уровень. Молодец! Думаешь, легко было тянуть тебя из всего этого? Между прочим, Жозеф мне помогал изо всех сил. Эта самая обожравшаяся…

— Объевшаяся.

— Объевшаяся жаба. Еще десять минут назад эта самая жаба к тебе очень неплохо относилась. Десять минут назад.

— Мне пойти извиниться? — спросил Иван. — В задницу поцеловать?

— Ага, — улыбнулся невесело Шестикрылый, — как меня в лоб — ориентация не позволяет, а францисканца так можно и в задницу?

— Знаете, святой отец…

— Знаю. Все я знаю. Ты рассказал. И еще я знаю, что не все ты рассказал, утаил от комиссии. — Отец Серафим снова тяжко вздохнул.

Иван не ответил.

Нечего тут разговаривать, да еще перед камерами и микрофонами. Не рассказал и не рассказал. О чем тут говорить? О том, что Дьявол, если верить бывшему оперу Крулю, приказал охранять Ивана и беречь ему жизнь? То-то оживится народ в комиссии! А вопросов сколько новых возникнет. Нет уж, спасибо! Хватит и того, что поведал Иван о пожирании грехов. И того, что рассказал об отринувших. О последнем разговоре с Токаревым, правда, промолчал.

В конце концов, мало ли что мог рассказать Никита Токарев, отринувший в последние минуты своей жизни, когда демон уже ломал дверь, и было понятно, что нее, последняя остановка. И что нужно было Токареву решать — грохнуть пронырливую сволочь Александрова или дать ему последнее задание. Самое последнее, противоречащее всему, во что этот самый Александров верил, за что боролся и что полагал единственно верным.

— Ладно, Ваня. Как вышло — так вышло. Ни тебя не переделаешь, ни этот мир. Придется вам и дальше уживаться друг с другом. Ну, разве что, этому миру придется время от времени прогибаться под тебя и твои фантазии. — Серафим побарабанил пальцами по спинке стула. — Мир, в отличие от тебя, разумный и уступит, где сможет. А ты…

— А я куда? — спросил Иван, наконец.

Понятно, что спрашивать, насколько его мобилизовали, бессмысленно. Теперь важно — куда его зашлют. Могут ведь опером в исправительную колонию отправить. Или во внешний круг охраны какого-нибудь очень северного монастыря. Или очень южного.

— Есть одно забавное место, — немного подумав, сказал отец Серафим. — В средней полосе, не очень далеко от того места, где ты родился. Давно уже собирались открыть там пост Ордена Охранителей, а тут такая возможность…

— Какая? — прочувствовал что-то недоброе в голосе Иван.

— Понимаешь, там очень специфическое место… Район совместного проживания христиан и предавшихся, — Серафим кашлянул. — Церковь очень внимательно следит за тем районом.

— Стычки?

— Да нет, там все как раз спокойно. Почти все и почти спокойно. Некоторые из… — Шестикрылый быстро глянул на потолок. — В общем, полагают, что там вырабатывается новая форма… Как бы это сказать… Сосуществования, что ли… Без нарушения Соглашения и Акта о Свободе воли.

— Разграничением занимаются войска, — сказал Иван. — Где — Международный контингент, где — внутренние. При чем здесь Конюшня?

— Нет там никакого разграничения. Живут без этого.

— То есть?

Видел Иван в молодости, как живут предавшиеся и верующие в смешанных городах. Когда в спецназе служил — видел. И не верил, что есть у подобных экспериментов будущее. Светлое будущее, без сожженных офисов Службы Спасения, без убитых предавшихся и погромов.

— Ты слышал об Автономных районах? — спросил отец Серафим.

— Нет. То есть что-то слышал, конечно, но ничего такого, что бы запомнилось.