Книга Милкино счастье - Лана Ланитова

На следующий день состоялся выпускной бал, на который были приглашены все преподаватели, члены попечительского совета, несколько офицеров и старый генерал. Людмила танцевала в том платье, которое ей сшила мама. И хоть они были ограничены в средствах, однако, мать умудрилась сэкономить и купить несколько метров английского кружева и бирюзового атласа. Именно это кружево так красиво обрамляло не по-девичьи высокую грудь Людмилы, что все мужчины буквально не сводили с нее восторженных взоров. Её приглашали то на вальс, то на мазурку. Она кружилась, пьяная от внимания и радости. Один молодой смуглый офицер, невысокого роста, преподнес ей бокал шампанского и позвал ее на балкон. Разгоряченного лица коснулся порыв ночного весеннего ветра. И хоть Людмиле не сильно нравился этот офицер, она с жадностью и женским кокетством слушала его торопливую речь, полную дерзких комплиментов. У нее перехватывало дыхание от острого предчувствия счастья, того счастья, что испытывает любая молодая девушка на пороге взрослой жизни. Ей казалось, что старый сад полон волшебных огней. И звезды ласково подмигивают ей. И что сама она не юная выпускница гимназических курсов, Людмила Петрова, а какая-нибудь великосветская львица – графиня или княжна. А опьяневший офицер ни кто иной, как ее верный паж. Она даже царственно подняла голову и взглянула на своего собеседника таким взором прекрасных карих глаз, что тот потерял нить разговора, икнул и смущенно уставился в темное небо.

– Скажите Владлен, (так звали коренастого офицера) вам не хотелось разбежаться и прыгнуть с балкона? Ведь я совершенно точно знаю, что когда человек счастлив, он не может разбиться. Он возьмет и полетит, – она распахнула руки. Ветер трепал ее густые русые локоны, темные влажные глаза горели от пламени свечи, тонкий профиль расплывался в ночной дымке. Она была настолько хороша, что офицер не сводил с нее страстного взгляда. – Ну, что же вы молчите, Владлен?

– Мадемуазель, к сожалению, мы не птицы. Но если вы прикажете, то ради вас я готов спрыгнуть даже с башни Адмиралтейства, – он схватил ее за руку и принялся с жадностью целовать ладони.

Людмила засмеялась, выдернула руку и убежала в шумный зал. Ее тут же подхватил за талию один из членов попечительского совета, худощавый и плешивый мужчина, лет пятидесяти, и бойко закружил в вальсе. Она плохо помнила, как прошла эта пьяная и счастливая ночь.

Домой Людмила вернулась лишь под утро. Мать не спала. Она накинула пуховый платок на сутулые плечи, подслеповатые глаза щурились от утреннего света. Людмила плюхнулась на мягкую перину. Мать выжидающе молчала.

– Ой, мамочка, как хорошо-то! Вы даже себе представить не можете, – она сладко потянулась.

– Как ты, в платье-то?

– Мама, все на меня так смотрели-смотрели. И я, честное слово, была лучше всех на балу. И даже дочка директрисы выглядела хуже меня. И вообще – она жутко худая. И у нее совсем нет бюста. Она подкладывает туда вату, – Людмила прыснула в кулачок.

– Кавалеры-то были?

– Ой, этого добра хватало.

– Стоящий был кто?

– Мамочка, мне за этот вечер три кавалера сделали предложение руки и сердца. Первого звали Владлен, второго Михаил, третьего Николай Петрович.

– И кто этот… Петрович?

– Ой, он какой-то чиновник. Директриса представляла его, как члена попечительского совета.

– Богат?

– А я почем знаю? Он лысый и противный. А вот Михаил ничего себе… У него такие усики…

– Дура, – беззлобно отмахнулась мать.

– Ну, чего вы, мама? Я же говорю: трое делали предложение. Ждите на днях сватов. А мы еще повыбираем-повыбираем…

Но выбирать Людочке не пришлось. Ни завтра, ни через неделю к ней никто свататься не пришел.

Людмила ходила сонная и немного расстроенная. Будущее пугало. Гимназия осталась позади, выветрилось и пьяное, сладостное похмелье выпускного бала. Что делать дальше, Людмила не знала.

Мать все также строчила на своей машинке и тяжко вздыхала. Людмила морщила лоб и листала скучную книжку. В доме все будто застыло.

– Кому мы, нищие-то, нужны? – мать перестала строчить и устало откинулась на стуле. – Они, поди, узнали, что ты бесприданница, вот и не пришли свататься.

– Кто?

– Да, кавалеры твои. Кто еще-то? Может, соседи еще напакостили. Порассказали, де, кто мы есть. Или тетка Маланья сурочила. Она же видала, как ты собиралась на бал. И так смотрела, так смотрела буркалами своими завидущими. Точно ведьма! Надо бы умыть тебя от сглаза, на воду нашептать…

– Ах, маменька, бросьте. Все эти кавалеры ничтожны. И даже Михаил этот, с усиками… похож на крысу. Ну его!

– Ничего, дочка, не горюй. «Выйти замуж – не напасть; как бы замужем-то не пропасть». Найдешь еще свое счастье. Где это видано, чтобы такая красавица, да в девках засиделась. Погоди, мы свое еще возьмем. А пока, я думаю, тебе надобно поступать на службу. Чего дома прохлаждаться, да бока отъедать? Походи на днях, поспрашивай: может, кому нужна горничная или нянька. А там, как бог даст, – мать ожесточенно застрочила на машинке.

– Ладно еще в горничные, маменька… Но в сиделки я не пойду. Не для того училась.

Людмила стала есть засахаренное варенье и думать, бог знает о чем.

* * *

Через два дня в воротах их дома раздался стук. На пороге стоял дворник из гимназии. Он передал от директрисы записку. Людмила взволнованно раскрыла ее:

«Мадемуазель, у меня к Вам есть важный разговор. Прошу Вас прийти ко мне завтра, ровно в полдень.

Мария Германовна»

– Что там? – спросила мать с тревогой.

– Маменька, директриса зачем-то приглашает меня к себе.

– Ну, так сходи.

На следующее утро Людмилочка встала раньше обычного. Она тщательно причесалась, заплела две косы и заколола их на затылке. Прошлась возле зеркала. Потом отчего-то передумала, распустила волосы и заплела одну косу. Она пощипала себя за щеки и облизала пухлые губы.

– Маменька, как вы думаете, что мне надеть? Может, васильковое платье или выпускное?

– Зачем выпускное-то? Не на бал же тебе идти. Раз для делового разговора, так надевай свое форменное платье и передник.

Людмила скорчила недовольную гримасу. Ей так не хотелось заново надевать надоевшее гимназическое платье. Но делать было нечего, наверное, мама была права.

– Ты поживее, давай! Каша стынет, – окликнула мать. – Сколько можно возле зеркала вертеться! Одевайся, завтракай и ступай к Марии Германовне.

Через час Людмила уже подходила к серому зданию гимназии. Она пришла чуть раньше назначенного времени. В здании стояла непривычная тишина – все девочки разъехались на летние вакации[3]. Дворник Архип проводил Людмилу в вестибюль и велел обождать. Когда часы пробили ровно двенадцать, сверху спустилась одна из пепиньерок и велела Людмилочке подняться.