Книга Короли океана - Гюстав Эмар

Наши двое новоприбывших, похоже, были к тому готовы, потому как не выказали ни малейшего удивления; пройдя по длинному, ярко освещенному коридору, устланному мягким ковром, совершенно заглушавшим шум шагов, они оказались перед каменной лестницей с перилами из кованого железа, по ступеням которой стелился тот же ковер, что покрывал и пол в коридоре. Лестницу вполне сносно, хоть и тускловато, подсвечивала лампа под матовым шаровым колпаком, помещавшаяся в нише. Двое гостей поднялись по лестнице на второй этаж, и один из них – всадник, – приоткрыв дверь, отодвинул тяжелую, расшитую узорами портьеру и пропустил своего спутника в некое подобие прихожей, всю обстановку которой составляли дубовые скамьи без спинок.

Нигде не задерживаясь, они миновали несколько комнат, обставленных с самой изысканной роскошью и утонченным вкусом, и наконец прошли в опочивальню, по правую и левую руку от которой размещались туалетные комнаты.

В камине полыхал огонь – он согревал приятным теплом всю комнату, освещенную приглушенным светом, не резавшим глаза. На столе теснились бутыли причудливых форм, а рядом были разложены хирургические инструменты, прикрытые салфеткой, – все свидетельствовало о живейшем участии или предусмотрительности и было приготовлено с поспешностью, необходимой при серьезных случаях.

– Взгляните, доктор! – коротко бросил сопровождавший, показывая рукой на стол.

Врач с важным видом осмотрел склянки и хирургические инструменты, потом повернулся к спутнику, не сводившему с него глаз.

– Вот и замечательно, все на месте, – сказал врач довольным тоном, не выражавшим никаких сомнений. – Дело осталось за малым – произвести осмотр!

– Какой еще осмотр?

– Возможно, мне понадобится помощь.

– Все предусмотрено, доктор. В случае надобности по первому же вашему слову или знаку помощь явится без промедления. Будут у вас еще просьбы?

– Нет, сударь, никаких.

– Тогда я вас оставлю. Помните, что вам было сказано, доктор, и не вешайте нос, а пациент вот-вот явится. Главное – отсюда ни ногой.

– Даю слово, сударь.

Спутник доктора, наскоро попрощавшись, ретировался.

Оставшись один, врач какое-то время стоял неподвижно, чуть подавшись вперед и неотрывно глядя на дверь, – вид у него был весьма озабоченный. Но по прошествии некоторого времени, не услышав никакого шума, он выпрямился и настороженно осмотрелся вокруг, дабы лишний раз удостовериться, что за ним никто не следит.

– Так надо! – молвил он. – Времени на раздумья нет!

С этими словами он направился прямиком к столу, заставленному склянками со всякого рода разноцветными снадобьями. Тщательно осмотрев наклейки на склянках, он еще раз напоследок огляделся вокруг и, осторожно достав из бокового кармана хрустальный флакон, втиснул его между остальными.

В это время снаружи послышался едва уловимый шорох.

– Пора! – сказал себе доктор.

Не выразив ни малейшего удивления и даже не повернув головы на шум, что выдало бы его тревогу, врач взял плошку и принялся приготавливать микстуру со всем тщанием и внимательностью, какие лекари той поры, впрочем очень похожей на наше время, вкладывали в свое священнодейство, дабы точно отмерить снадобья и вещества для смешивания.

В этот миг портьера приоткрылась и на пороге объявился моряк, тот, что расспрашивал доктора во время их встречи на пристани. Вошедший обвел взглядом комнату, махнул рукой и пропустил вперед четверых матросов с носилками, на которых лежала женщина, закутанная в длинную накидку и одеяло, оберегавшие ее от стужи: ибо она была в одной лишь ночной сорочке.

Насколько можно было судить по молочно-белой, удивительно нежной и гладкой коже ее лица, наполовину сокрытого черной бархатной полумаской, то была совсем еще юная девица; густые пряди светлых шелковистых волос благоуханными волнами ниспадали ей на плечи и грудь, прикрывая их полностью. Ее тонкие, безупречно правильной формы руки ослепительной белизны с голубоватыми прожилками вен свободно покоились по бокам носилок. Девушка как будто пребывала в забытьи – ни единого уловимого выдоха не вырывалось из ее милого рта, обрамленного бледными, чуть приоткрытыми губами, обнажавшими двойной ряд белоснежных, с перламутровым отливом зубов.

Моряк махнул рукой, и носильщики остановились возле камина, осторожно положили носилки на ковер и, не проронив ни слова, вышли из комнаты – дверь за ними снова затворилась.

Вслед за тем моряк обхватил девушку, точно ребенка, своими сильными руками и очень бережно переложил на постель. Покончив с этим, он поднял носилки, отворил дверь, передал их кому-то из своих, ожидавшему снаружи, и вернулся к доктору.

Тот как раз осматривал больную.

– Ну что? – через мгновение осведомился моряк, тщась скрыть тревогу.

– Что ж, она спит, – отвечал врач, глядя ему прямо в лицо.

– Спит?.. Значит, она в сознании?

– Самым натуральным образом, и кому, как не вам, полагаю, об этом знать лучше?

– К чему вы клоните?

– К тому, что, сдается мне, вы-то и опоили ее сонным зельем.

Моряк отрицательно мотнул головой.

– Нет, не я, – сказал он. – Все случилось без моего ведома. Если б я знал, так бы не переживал. Она в опасности?

– Ничуть, хотя доза, чего там скрывать, была сильна – ретивые у вас, однако, друзья-приятели, знают, как вам угодить.

– Не понимаю вас, доктор, соблаговолите-ка объясниться, прошу покорно! Я не привык разгадывать загадки, – ответствовал моряк с ноткой высокомерия в голосе, никак не вязавшегося с его нарядом.

– Да нет в моих словах никакой загадки, – впрочем, буду краток, – холодно проговорил врач. – По некоторым причинам вы, верно, заинтересованы, чтобы эта девушка произвела на свет младенца, сама того не ведая. Так вот, радуйтесь, сударь, она родит во сне. И с этой стороны, по крайней мере, – прибавил он с легкой усмешкой, – ваша тайна останется под крепким замком.

Моряк, или претендовавший на звание такового, пребывал во власти живейших душевных переживаний – и не обратил внимания на тон, каким врач произнес последние слова.

– Выходит, доктор, вы считаете?.. – промолвил он, не отдавая отчета тому, что говорит.

– Не считаю, сударь, а говорю с полной уверенностью, – строго отвечал врач. – А случилось, кстати сказать, вот что: у девушки наступил последний срок беременности; нынче вечером, часов около семи, у нее начались схватки. Бортовая и килевая качка легкой посудины, на борту которой она находилась, порядком утомила ее и ускорила роды. Схватки сопровождались нестерпимой болью и жуткими приступами, и тогда кто-то из ваших дружков-приятелей, вероятно сведущий в медицине, объявил, что роженица не переживет мук, если ей не дать хоть немного отдыха. И тогда ваш приятель решил опоить ее каким-то зельем, которым, конечно же, запасся заблаговременно, и влил его ложками ей в рот. Несчастная и впрямь успокоилась, потому как тотчас впала в сон, а вернее, в оцепенение, настолько глубокое, что любой другой, кроме опытного врача, по ошибке счел бы ее мертвой.