Книга Кто брал Рейхстаг. Герои по умолчанию... - Николай Ямской

Собственно, именно за ясностью Сталин и отправился в Наркомат. Но вместо этого вдруг обнаружил, что командование Красной Армии не только не имеет никаких более или менее внятных планов ведения боевых действий, но и в значительной степени утратило контроль над ситуацией.

Именно тогда на выходе из Наркомата у Сталина и вырвался краткий ответ на витавший в воздухе вечный российский вопрос: «Кто виноват?»

Ответ, правда, размывался в множественном местоимении «мы». И за ним в первую голову вроде бы скрывалось армейское командование, а именно – маршал С. Тимошенко и его заместитель Г. Жуков.

Но ведь и тот, и другой в момент, когда Вождя прорвало, не присутствовали. Тимошенко остался «завивать горе веревочкой» в своем наркомовском кабинете, а Жуков еще раньше, во время нахождения в этом самом кабинете высоких гостей и резких тирад вождя, со слезами на глазах пулей вылетел из него вон…

Нет! Не в безвоздушное пространство бросал свой горький упрек Сталин. За его спиной понуро переминались члены Политбюро: Берия, Маленков, Молотов, Микоян (как раз двое последних, не сговариваясь, описали потом этот эпизод в своих мемуарах). И именно на них, своих самых верных, принадлежащих к так называемому «ближнему кругу» представителей высшего политического руководства страны, возлагал Вождь ответственность за обрушившуюся на страну беду.

Сложнее вопрос: включал ли он в этот ряд безусловно виноватых самого себя?

Судя по ситуации и тону, похоже, что включал.

Но если так – то это был один из редчайших случаев, когда он себе такое позволил…

Странности политической любви

Если верить официальной (при жизни вождя) советской историографии, Сталин поражений не знал. И до Великой Отечественной войны, и в ходе ее, и уж тем более после Победы он неизменно считался вдохновителем и организатором всех наших побед, в том числе и ратных.

С кончиной Вождя все перевернулось. Тогда и политики, и историки наперебой заговорили о сталинских преступлениях и непростительных промахах. Пошли критические комментарии по поводу его «полководческого таланта». Оказывается, «Вождь всех народов», без которого еще вчера была «невозможна наша Победа в войне», был сугубо гражданским человеком, о войсковых операциях «судил по глобусу» и даже вряд ли мог уверенно, без посторонней подсказки разобрать затвор винтовки-трехлинейки.

Не знаю, как насчет «трехлинейки», но в схватке за власть Сталин был игроком «вышей лиги». Не зря же, заняв в 1924 г . поначалу весьма скромный пост генсека, он в итоге переиграл всех, в том числе самых серьезных соперников. И сосредоточил к середине 30-х годов ХХ века в своих руках невероятную власть. В борьбе за нее Сталину совсем не потребовалось самому передергивать затвор «трехлинейки». Для этой – как и для всякой другой «черновой» работы – у Вождя имелись специалисты. Его же миссия заключалась совсем в другом: указывать мишени. Вершить суд. И определять главные задачи.

В области международной в предшествующие войне полтора десятилетия важнейшим приоритетом для Сталина были отношения с Германией. Еще Лениным эта страна, проигравшая Первую мировую войну и униженная грабительским Версальским договором 1919 г ., рассматривалась как весьма удобный объект для стравливания ее с главными обидчиками на Западе – Францией и Англией. Основатель советского государства видел в такой схватке «империалистических хищников» замечательный шанс для победы «революции мировой». Логика у Ленина была «железной»: сцепившись, они в конце концов обескровят друг друга. А из этой резни «вырастет революция», которая при активной помощи Советской России (в том числе и военной) приведет к победе социализма сразу в нескольких капиталистических государствах Европы[3]. Надо только Германии «помочь».

«Помогать» из Советской России начали сразу же, отказавшись широким жестом от соответствующей части репараций, которые Германия, в соответствии с подписанной ею статьей 116 мирного договора, обязана была выплатить[4]. Потом появилось советско-германское торговое соглашение от 6 мая 1921 г ., по которому из опаленной засухой и охваченной голодом России повезли «братским немецким рабочим» хлеб. Пролетариату Германии от этих поставок, понятное дело, достались крохи. Ведь распределением ведали госчиновники и биржевые спекулянты. 16 апреля 1922 г . в итальянском местечке Рапалло дружеские отношения были закреплены восстановлением дипломатических и консульских соглашений. А главное, в августе усилены секретным соглашением о военно-техническом сотрудничестве[5]. Почему секретным? Да потому, что по условиям Версальского мира Германии запрещалось иметь военную и морскую авиацию, любые дирижабли. А Страна Советов заявляла о своей готовности предоставить в ее распоряжение аэродромы и персонал, необходимый для испытания немецких воздушных судов и авиационного оборудования. Сама родина Ильича в накладе вроде бы не оставалась. Берлин обязался предоставить русским техническую информацию, полученную в ходе этих испытаний, и поделиться достигнутым.

Так что Сталину, ставшему в одночасье «Великим», вместе с ленинской политтехнологией «стравливания и подкармливания» перешла вполне конкретная материальная структура. Начиная с 1924 г . и до начала 1930-х годов в Липецком летном центре прошла подготовку большая часть будущих гитлеровских воздушных асов во главе с Г. Герингом. В основанной в 1926 г . танковой школе «КаМа» в Казани интенсивно поучились будущие мастера германских «бронированных клещей», в том числе генералы Гудериан и Гоппнер. А в сверхсекретном центре химических войск «Томка» в Саратовской области немецкие специалисты настойчиво трудились над новейшими методиками применения боевых отравляющих веществ.

Если добавить к уже названным хотя бы еще несколько фамилий слушателей Академии Генштаба им. Фрунзе – будущих фельдмаршалов Браухича, Кейтеля, Манштейна, Моделя, то станет ясно, кто больше всего извлек пользы из «двустороннего» военно-технического сотрудничества.

Между прочим, им – будущим высокопоставленным разработчикам и исполнителям плана «Барбаросса» – было что подсмотреть у тогдашней Красной Армии. На общевойсковых маневрах 1935 г ., проходивших под названием «Борьба за Киев», присутствующие на них весьма компетентные в военных вопросах иностранные наблюдатели пережили настоящий шок. Они были поражены появлением и четкой слаженностью действий в Рабоче-Крестьянской Красной Армии (РККА). И широко раскрыв глаза, наблюдали за невиданно массированным тогда применением танков, а также воздушно-десантных частей и соединений.

Однако самым большим откровением для загранвоенспецов оказалось совсем другое. Абсолютно уверенные доселе в своей гегемонии в области оперативного искусства, они вдруг обнаружили, что советская военная мысль по части стратегии и тактики не только шла в ногу со всей Европой, но и в чем-то ее опережала.