Книга Флоренция - дочь Дьявола - Иоанна Хмелевская

— А она как раз в охоту пришла, ведь я из-за этого с ней и шёл, а он издалека вынюхал. Заржал, аж эхо отозвалось! Его парнишка вёл, так ОН у паренька из рук-то вырвался, а копыта так и загремели, ба-атюшки! Я кобылу чуть не упустил, аж вспотел: а ну как кто услышит и примчится… Ну, он и покрыл её, мы даже оглянуться не успели. Какое там помогать, он сам по себе, без всякой помощи на неё влез, говорю тебе, Зигмусь, сынок, просто искры летели…

Щеки у Зигмуся пылали от волнения.

— Один раз?

— Ну да, как же!.. Через три дня — это уж, накажи меня Бог, как на исповеди тебе говорю — подкараулил я его. Это уж судьба такая и Божья воля, помяни. Господи, мою душу грешную во царствии Твоём…

Молитва показалась Зигмусю не вполне уместной, однако поправлять старосту он не стал. Он безумно волновался. Ничего удивительного, что из-за этой кобылки ему почудилась голубая лента!

— А мать у неё от кого?

— А кто её знает. Но тоже вроде бы чистокровка.

— И как записали в племенном свидетельстве?

— А записали так, как должно было быть, потому что мы с ветеринаром договаривались, и какое ему дело, он даже как раз тогда и уехал. Дескать, от его Мармильона. А имя дали от матери. Та — Флора, а эта — Флоренция. А на самом деле она от Флоры и Дьявола…

— А парнишка тот? Что Дьявола вёл?

— Парнишка в другую сторону смотрел и волосы на себе рвал, но теперь и не пикнет, потому что ему тогда досталось бы, что такого коня из рук выпустил… Он на коленях меня молил, чтобы я его не выдал…

Зигмусь судорожно держался за отломанную планку и явственно чувствовал, что внутри у него нарастает немыслимое упоение. Он не ошибся, увидел породу в этой молоденькой кобылке! Если удастся устроить все, что надо, если её мать, эта Флора, действительно чистокровка, то родословная у лошадки как положено… Мармильон тоже годится, раз уж ветеринар держит производителя, то наверняка позаботился о том, чтобы это был чистокровный жеребец, может быть, официальных документов будет достаточно…

— А хозяин её что? — спросил он страстно. — Ну тот, хозяин Флоры?

— А что, я тебе не говорил? Городской придурок. За лесом завёл себе хозяйство. С другой стороны. Пустое поле и такая хибара стоит, должна была быть хата.., вилла то есть, но он не закончил работу, половину в хлев превратил, а теперь все вместе ни на что не похоже. Он литру поставил, чтобы я с Флорой пошёл, потому что рано утречком идти надо было, а он на такое не способен…

Зигмусь бросил догорающую свадьбу, где валялись одни недобитые. Идя через пустошь, он размышлял, что же ему, собственно, делать. Склонить старосту, чтобы тот признался, как было на самом деле, и заставить мальчишку-конюха понести страшную кару? Оставить Флоренцию с фальшивыми документами? Как-нибудь устроить ей фальшивое племенное свидетельство, куда будет вписан Дьявол? А если это когда-нибудь выйдет на свет?.. Старосту на смертном одре может одолеть совесть, и он скажет на исповеди, как было с этим жеребцом на самом деле… Но во-первых, ксёндз может и не сообразить, о чем идёт речь, на скачках духовное лицо вряд ли играет, а во-вторых, староста ещё молодой, до смертного одра ему довольно далеко… Во всяком случае надо тщательно разведать ситуацию, а если что, панна Моника поможет…

* * *

Описание строения, данное старостой, оказалось удивительно верным, в поле за лесом стояла хибара, местами каменная, местами деревянная, крытая крышей-времянкой и наполовину очень похожая на хлев. Двери в это пристанище были сколочены из обычных, даже не морёных и не лакированных досок. Двери оказались закрыты, зато окна были приотворены. Зигмусь заколотил в двери кулаком.

Колотил он довольно долго. Собственно говоря, просто для того, чтобы чем-нибудь занять руки, пока он интенсивно думал. Он был совершенно уверен, что в доме никого нет. Ещё бы — летом, когда полдень на дворе, кто же будет сидеть в доме, тем более в таком… Хозяин явно куда-то попёрся, и теперь придётся ждать, пока он вернётся…

Он уже занёс было в очередной раз кулак, когда внезапно услышал за дверью какой-то шорох. Словно бы шаркающие, заплетающиеся шаги. Он замер и стал ждать.

Кто-то повернул ключ в замке, и дверь со скрипом открылась. На пороге стоял молодой тип в очках, в пижаме и растоптанных домашних шлёпанцах, взъерошенный и отчаянно заспанный. Он бессмысленно уставился на Зигмуся.

Зигмусь засомневался. Наверное, он попал на какого-то дачника, потому что не мог же это быть сам городской придурок. Городской придурок хозяйствовал тут, на этих самых гектарах, имел лошадей и коров, ещё и луга, на которых должен был уже начаться сенокос. Хозяин сейчас должен отвозить молоко, кормить и обихаживать скотину… Какой хозяин спит летом до полудня?!

— Я к варшавяку, — сказал он неуверенно. — Тут, говорят, один такой из Варшавы хозяйствует.

— Ну! — согласился растрёпа в пижаме и зевнул. — Я самый. А что?

У Зигмуся моментально отнялся язык. Потом в голове молнией мелькнули две мысли. Первая: может, у хозяина этого есть люди, которые на него работают, и за ними даже следить не надо. Вторая: такой идиот может продать свою кобылку, даже не соображая, что делает. Эта вторая мысль его вдохновила.

— У вас есть лошадь, — решительно начал Зигмусь.

— Есть, даже целых три, — согласился растрёпа и отступил на шаг назад. — Входите, пожалуйста. Чайку выпьете? А что, какая-нибудь из них потраву учинила?

Приглашение на чаек Зигмусь принял не задумываясь и сразу стал заверять, что ни к одной лошади претензий не имеет. Растрёпе от этого не стало легче, он по-прежнему производил впечатление смертельно заспанного, но при этом как-то беззаботно, хотя и вяло довольного жизнью.

С приготовлением чая Зигмусь ему помог, поскольку дело шло так медленно, что завтрак грозил превратиться в файф-о-клок. В конце концов они уселись за стол. И только сейчас Зигмусь обратил внимание, что из второй половины дома все время что-то слышится, словно коровы ревут. Он прислушался.

— Мычат-то как.., голодные? — заметил он вопросительно.

Растрёпа вздохнул.

— Может, и голодные. Выпустить их надо.

— Так, может, я выпущу? — предложил Зигмусь свои услуги, рассчитывая, что это поможет уладить дело.

Растрёпа кивнул и отрезал себе кусок кровяной колбасы. Зигмусь решил вопрос с семью коровами, при случае убедившись, что все они страшно худые. Он выгнал коров на луг, огороженный проволокой-электропастухом, которая в одном месте была порвана, что исключало наличие тока. Он с сомнением посмотрел на коров, жадно хватавших траву, и утешился мыслью, что у них, наверное, уже выработался условный рефлекс на проволоку. Потом вернулся на чайный банкет.

— Жеребёнок ваш, кобылка, ходит по пастбищу, там, у Липковского, — начал Зигмусь без дальнейших проволочек, потому что горел нетерпением и никакие дипломатические вступления не приходили ему в голову.