Книга Комбат - Максим Гарин

– Что это, молодежь, вы так неуважительны ко мне, а? – негромко, сипловатым баском спросил Борис.

Лицо его оставалось непроницаемо спокойным.

– А тебе чего надо?

– Да я домой иду.

– Ну и иди, – послышалось снизу.

Отставной майор посмотрел на парня, сидевшего у его ног с сигаретой в руке.

– Задницу от ступеньки оторви.

– Пошел ты!

– Слушай, свали отсюда, – сказал Рублев негромко, но абсолютно четко.

– Чего? Чего? – почти просвистел парень, тискавший девицу на широком подоконнике.

Дальше Борис говорить не стал. Он опустился, приподнял за плечи семнадцатилетнего парня, сидевшего у его ног, приподнял легко – так, как крестьянин поднимает полмешка картошки.

Парень явно не ожидал подобного, и у него от неожиданности перехватило дыхание. Он что-то хотел выкрикнуть, выругаться матом, но вместо этого из горла вырвалось лишь сипение, похожее на звук, издаваемый пробитым колесом.

– Тебе мама в детстве говорила, уступай дорогу старшему, значит, уступай, – бормотал Борис Рублев, делая шаг вперед сразу через две ступеньки, ему так не хотелось связываться с наглыми недоростками.

– Эй, стой, козел! – раздалось у него за спиной.

Борис остановился. На фоне подъездного окна вырос силуэт широкоплечего парня. С такими плечами невозможно не верить в свою непобедимость.

– Ты на меня, что ли, так сказал?

– На тебя, козел.

– За козла ответить придется или извиниться. Думаю, ты ошибся в темноте.

– Посмотрим, кто еще отвечать сможет.

– Пожалеешь.

– Себя пожалей.

Парень судорожно извлек из кармана куртки кастет. Борис уловил это движение, но остался стоять спокойно, ожидая, что же произойдет дальше.

– Козел, ты что здесь ходишь? – повторил парень, выбрасывая вперед правую руку с тяжелым свинцовым кастетом. Он был уверен в том, что собьет своего противника с ног с первого удара.

Но рука, вытянувшись во всю длину, замерла в воздухе буквально в каких-то двух – трех сантиметрах от подбородка Бориса Рублева.

Он перехватил парню запястье.

– Слушай, может ты извинишься? – сжимая своими пальцами запястье руки, словно тиски сжали заготовку, спокойно и уверенно произнес отставной майор. – А не то, жалко ж тебя!

– Отпусти руку, козел! Отпусти! – просипел парень и попытался дернуться.

Но комбат сжимал запястье парня все сильнее и сильнее. От сильнейшей боли тот взвизгнул и принялся медленно оседать, все еще судорожно пытаясь вырвать свою руку с кастетом.

– Так может, все-таки извинишься? Я не люблю, когда со мной так разговаривают.

– Аааа! Козел!

– Подумай.

– На хрен!

– Сам ты козел.

Может быть, комбату и не стоило все это затевать, не стоило поучать молодежь и тогда все обошлось бы относительно тихо и мирно, оставив в душе лишь противный, неприятный осадок, которому и продержаться-то – не дольше утра, не дольше первой утренней чашки чая. Но не таким человеком был Борис Рублев. Он даже старшим по званию и старшим по должности никогда не спускал вольного обращения с собой, он просто не терпел, когда им помыкали и считали его дерьмом, а не настоящим мужчиной.

Тот, которого комбат убрал со ступенек, закричал и бросился на Рублева, ударив его головой в живот. Комбату пришлось отпустить запястье длинноволосого. И тут сверху загрохотали башмаки, и на Бориса Рублева свалились еще четверо здоровенных парней, сидевших на площадке третьего этажа. Они слышали весь разговор и выжидали, чем все кончится, собираясь вмешаться лишь в критический момент. И, по их мнению, критический момент наступил.

Их вмешательство было необходимо.

Бориса Рублева сбили с ног. Драться на тесной лестничной площадке, в полумраке, на заплеванных каменных ступенях было крайне неудобно. Но ничего не оставалось, у комбата выбора не было. Рявкнув так, словно перед ним был настоящий противник, с которым он обязан потягаться силой по-настоящему, и принял бой с количественно превосходящим соперником.

Он заламывал руки, перебрасывал парней через себя, выкручивал им запястья, наносил удары руками и ногами, сам уворачивался от ударов. А когда увернуться не удавалось, он просто не чувствовал боли, войдя в раж. Так уже случалось не раз – в настоящем бою, когда некогда думать о ранах, если еще можешь стоять на ногах.

А парни словно озверели. Ведь как так, какой-то один мужик в потертой куртке, а их шестеро здоровых лбов, и он им грубит, не покоряется их воле! Ничего не остается, как проучить нахала и показать ему его место, заставить умыться кровью, заставить лизать ботинки. Но парни явно не рассчитали своих сил. Соперник попался серьезный, это они поняли буквально секунд через двадцать, когда захрустели кости и когда две челюсти были сломаны сокрушительными ударами, когда уже были сломаны ребра и ступеньки лестницы залила скользкая кровь.

Один из парней, носивший кличку Кризис, выхватил из кармана нож, нажав кнопку, выдвинул сверкающее лезвие и бросился на комбата, стоявшего на несколько ступенек ниже его. Кризис целил точно в горло. И, возможно, если бы не феноменальная реакция Бориса Рублева, то лезвие ножа и вошло бы точно в горло, чуть выше яремной впадины. Но Рублев успел отклониться, а затем ребром ладони ударил парня по предплечью и только после этого, когда нападавший потерял равновесие, нога Бориса Рублева вошла ему в пах.

Парень ойкнул, словно с разгону наткнулся на невидимую преграду. Его зад подлетел в воздух, и он упал лицом вниз, а затем кубарем покатился по ступенькам. Но это был лишь один из нападавших. Остальные же наседали, норовя сбить комбата с ног, а уж потом, когда он окажется на полу, дотоптать его, домесить ногами.

Они цеплялись за Бориса Рублева, тянулись к его шее, норовили ударить. Один из парней даже попробовал укусить Бориса Рублева за ногу, но колено комбата пресекло эту попытку, выбив передние зубы слишком шустрому хулигану.

Драка вышла жестокой: с криками, матами, стонами, хрипами, с визгом девиц и рычанием Бориса Рублева. Он дрался так, как привык это делать, так, как дрался с душманами в Афгане, так, как делал это в Абхазии. В общем, по-настоящему, но, может быть, чуть-чуть не во всю силу – убивать он никого не хотел. Он крушил направо и налево, уходил от ударов, сам успевая наносить их, перепрыгивал через ступеньки, через перила, переступал через стонущих и воющих, сбитых с ног парней. Но еще не ругался матом, еще не наступил тот момент, когда комбат начинал стервенеть и уже ничего не видел перед собой.

В руке одного из парней появилась бутылка:

– Я тебя, скотина, сейчас урою! – закричал парень и занес руку для удара.