Книга Маршак - Матвей Гейзер

Сказано — сделано: на следующий день Дима отправил письмо с моими стихами по адресу: «Москва, любимому нашему поэту Маршаку». И оно дошло до адресата, и ответ пришел очень скоро. Самуил Яковлевич подробно разобрал одно из 27 стихотворений, не оставив «камня на камне». Ответ его заканчивался словами: «Хорошие читатели нужны не меньше, чем хорошие писатели».

С тех пор стихи я писал лишь изредка, но чтение стихов осталось моим любимым занятием, и я совершенно по-новому открыл для себя многих поэтов.

Со временем я забыл и о письме от Самуила Яковлевича, и о том, что я был Ямбом Хореевичем, но судьбе, видимо, было угодно не разлучать меня с Маршаком.

Не помню, кажется, в 1960 или 1961 году в каком-то толстом московском журнале я прочел подборку стихотворений Самуила Яковлевича. Среди них было такое:

Не надо мне ни слез, ни бледных роз — Я и при жизни видел их немало. И ничего я в землю не унес, Что на земле живым принадлежало.

Я почти физически ощутил состояние Самуила Яковлевича в ту пору. Решил послать ему письмо. Не удержался от соблазна — вложил в конверт несколько своих стихотворений. Вскоре получил от С. Я. Маршака очень доброе письмо. Он благодарил меня за внимание, просил писать и звал в гости…

В 1963 году я был в Москве и за день до отъезда отважился позвонить Самуилу Яковлевичу.

— Это Марк[1]? Из Аккермана? Где вы сейчас? Я жду вас, немедленно приезжайте!

Самуил Яковлевич говорил еще что-то, кажется, подробно рассказывал, как ехать к нему, но от волнения я уже ничего не воспринимал.

Я уже хорошо знал дом № 14/16 по улице Чкалова. Войдя во двор, я долго в нерешительности простоял у 13-го подъезда. Гулявшие во дворе люди уже с подозрением поглядывали на меня.

Наконец, я поднялся на третий этаж, увидел справа от лифта квартиру 113 и, протянув руку к кнопке звонка, услышал за дверью голос Самуила Яковлевича. Он кому-то говорил: «Сейчас придет ко мне Марк, и мы вместе пообедаем».

Я позвонил. Дверь открыла пожилая женщина: «Марк? Меня зовут Розалия Ивановна». Из комнаты, расположенной справа от прихожей, опираясь на палочку, вышел Маршак, маленький, очень худой, по-детски беспомощный.

Хорошо сшитый из плотной ткани серого цвета пиджак буквально висел на его плечах. И только по взгляду — удивительному маршаковскому взгляду, знакомому мне по фотографиям, я узнал Самуила Яковлевича.

— Ну наконец-то, голубчик, вы пришли. Я ведь объяснил вам, как скорее добраться. Ну, ничего! Раздевайтесь, Марк. — И он помог мне снять пальто и сам повесил его на вешалку, расположенную в прихожей слева.

Розалия Ивановна, воспользовавшись занятостью Самуила Яковлевича, сказала:

— Вы, наверное, устали и давно не ели. Мы не обедали в ожидании вас. — А потом украдкой шепнула: — Самуил Яковлевич ничего не ест, может быть, с вами хоть что-то перекусит.

Мы вошли в маленькую комнату, в ту, из которой только что вышел Маршак.

Первое, что бросилось мне в глаза, — обилие книг, и на стене справа от двери — ковер с вытканным на нем портретом Роберта Бёрнса.

— Это подарок моих шотландских друзей.

Вскоре Розалия Ивановна вкатила в комнату столик на колесиках, на нем была еда. Особенно аппетитно выглядела миска с солеными огурцами. Я даже сглотнул слюну.

— Самуил Яковлевич, вы как хотите, а Марка надо покормить, он с дороги.

Маршак будто не слышит ее слов и обращается ко мне:

— Так вы в школе работаете? Читают ли дети? Чем интересуются?

Я отвечаю как-то невнятно, не слыша сам себя.

— А стихи по-прежнему пишете? Это хорошо!

Чувствую, что кровь прихлынула к вискам, и в ушах — шум.

— Не пишу я стихов, Самуил Яковлевич, давно не пишу, и не хочется! Стихи, которые прислал вам в последнем письме, давнишние.

— Но в них есть неплохие строки… — И Самуил Яковлевич прочел по памяти:

Якир! Бой неравный под Лиски. Сраженья. Победы. Любовь. Бойцом, а не обелиском Мы в жизнь возвращаем вас вновь! Нет, жизнь по годам не считают. И тем только дань отдают, Кто смерть навсегда побеждает В неравном и смелом бою.

Я ничего не мог понять, даже растерялся: неужели к моему приходу Самуил Яковлевич перечитал мое письмо и выучил стихи наизусть? (Много позже, в воспоминаниях писателя Л. Пантелеева о Маршаке я прочел: «Поражала фантастическая, какая-то колдовская память Маршака… Он с единого раза, пробежав глазами страницу вроде „Ночного обыска“ Хлебникова, запоминал ее всю и на другой день читал уже наизусть почти без запинки»).

— А это помните? — продолжал Самуил Яковлевич:

Я в жизни многого изведал. Не зная сам, чего желал, Мечту свою ласкал и нежил, И всюду радость бурь искал. Я против ветра шел упрямо, Не гнулся, не смотрел назад И даже там, где был не прав я, Был все же новым бурям рад.

Даже сквозь толстые линзы очков внимательные глаза Самуила Яковлевича излучали доброту.

— Как многие одесситы, Марк, вы любите «родительного падежа». Теперь-то, голубчик, вы воистину «многого изведали», коль перестали писать стихи… А читать стихи продолжаете? Шекспира читали?

— Даже знаю наизусть!

В день нашего знакомства я получил от Маршака первый «шекспировский» урок. О нем рассказано в главе этой книги «Шекспиром завороженные».

— Есть еще один поэт, которого я очень люблю и перевожу уже десятки лет, — рассказывал мне при первой встрече Самуил Яковлевич. — Это Блейк. За пятьдесят с лишним лет я опубликовал переводы произведений многих поэтов, а книгу переводов из Блейка пока не решаюсь. Хочется еще побыть с Блейком наедине. Правда, однажды — но это было давным-давно, в 1916-м, — я поместил в журнале «Северные записки» цикл переводов из Блейка — восемь стихотворений. А в 1927 году, когда после длительного перерыва в нашей переписке я получил письмо от Алексея Максимовича Горького из Италии, он в нем спрашивал, продолжаю ли я работать над переводами из Блейка… (Быть может, Горького мучили угрызения совести? Ведь именно он несколькими годами раньше, как пишет в своем Дневнике К. И. Чуковский (запись 31.08.29), когда «Маршак предложил во „Всемирную“ свои переводы из Блейка…забраковал их (из-за мистики)…» — М. Г.). Удивительный поэт и замечательная личность. Он был сыном ремесленника и всю свою долгую жизнь провел в праведности и труде. Поэт, гравер, художник, глубоко религиозный человек… Вот уже пятьдесят второй год пошел с того дня, как я веду беседы с Блейком.