Книга Старовер - Ольга Крючкова

…Григорий Венгеров натянул вожжи, Рыжуха послушно остановилась. Старовер медленно, неуверенной походкой, приближался к телеге.

– Больной что ли? Идёт, словно качается… – рассуждал Григорий. – Да и выглядит странно… Староверы давно уж так не одеваются. Откуда такой взялся?

Наконец старовер поравнялся с телегой, невидящим взором окинул Григория и его лошадь. Григорий невольно поёжился: уж больно высокий был старовер, худой и бледный, словно из гроба встал. Глаза голубые невидящие, словно подёрнуты поволокой; волосы и борода длинные, всклокоченные…

Однако угрозы Григорий не почуял. А своему внутреннему голосу он доверял всегда.

– День добрый, мил человек… – по старинке произнёс Григорий. Не любил он обращений типа «товарищ» или «гражданин».

Старовер положил правую руку на крест, что-то промычал в ответ и сморгнул. Григорий тотчас отметил про себя длинные белые пальцы незнакомца, явно не знавшие тяжёлого крестьянского труда. И кольцо… Широкое золотое обручальное кольцо с рубиновой вставкой на безымянном пальце правой руки – такого Григорий в своей глуши отродясь не видел.

«Интересно девки пляшут… – подумал Григорий. – А старовер-то, может, и вовсе не старовер… Уж больно чудной…»

– Куда путь держишь, мил человек? – не отступал Григорий.

Старовер мотнул головой, пожал плечами. Набежавший ветерок разметал его длинную нечёсаную бороду по плечам…

– Ты что ж немой? – осенило Григория. Старовер потупил очи долу. – Так ты прости меня, дурака! Разве сразу можно понять: говорящий человек или нет?

Казалось, старовер принял извинения – резко вскинул взор и пристально воззрился на Григория. От этого взгляда селянину стало не по себе.

«Господи, милосердный… Ну и глазищи… И отчего у меня такое чувство, будто где-то видел я этого старовера?..»

– Я направляюсь в село… – миролюбиво продолжил Григорий. – Тебе куда надобно-то? Хоть намекни? Жестом покажи? А ты меня вообще-то слышишь?

Старовер в ответ кивнул.

– Значит, с ушами у тебя всё в порядке. И то хорошо… Ладно, тогда садись в телегу, не бросать же тебя бедолагу… Вон худющий-то какой! Тебя чего братья твои, староверы, голодом морили?

Незнакомец хмыкнул, мотнул головой и сделал робкий шаг к телеге.

– Садись, не робей! – Подбодрил его Григорий. – Я хоть и не старовер, однако, больного человека среди дороги не брошу!

Старовер в нерешительности замер на месте.

– Ох, горе ты моё! – воскликнул в сердцах Григорий. – Видать в конец тебя братья по вере запугали, коли боишься всего. Садись, не обижу убогого. И чем ты им не угодил-то?

Старовер безмолвствовал. Григорий не выдержал слез с телеги, приблизился к незнакомцу и взял его за руку. От старовера повеяло сладковатым ароматом ладана. Он вздрогнул всем телом от прикосновения Григория.

– Рука-то твоя – кожа да кости… – сокрушённо заметил Григорий. – Вот ведь божьи люди! Своего же голодом заморили. Чем ты не угодил им? Не проявлял должного усердия в молитве?

Сокрушаясь, Григорий хорошо разглядел лицо незнакомца: нос прямой, казался особенно длинным из-за худобы лица. Резко выступающие скулы обтянуты бледно-серой кожей; голубые с поволокой глаза ввалились, под ними залегли чёрные тени; высокий лоб прорезали три глубоких морщины; крупный деревянный, почерневший от времени крест, висел на впалой груди…

– Пошли сердешный… – Григорий, держа за руку незнакомца, увлёк его к телеге. – Садись… Да садись же ты, не бойся… – Старовер послушно сел в телегу. – Вот и хорошо…

Григорий также взобрался в телегу, взял вожжи, взмахнул ими, и послушная Рыжуха поплелась по пропечённой солнцем дороге.

– Ко мне приедем, накормлю до отвала! – пообещал Григорий. – Я живу скромно, сейчас такие времена не разбежишься. Пенсия мизерная, да и ту не приносят. Раньше на кожевенной фабрике работал, теперь она закрыта. Перебиваюсь, как могу… Птицу развожу, козу держу, огород – опять же подспорье. Самогонку гоню – ядрёная! Но душу согревает отменно! Живу я один, дочь в Омск подалась… Уж который год там обретается, замуж вышла, а детей нет… Так что погостишь у меня – не обижу! Молитвы рьяно справлять не заставлю! А там, глядишь, с участковым нашим потолкуем, да и пристроим тебя куда-нибудь! У нас теперь свобода и демократия! Так твою … через так! Свобода вероисповедания… Хочешь веришь, хочешь нет… Вот ты, вижу, верить перестал… Понимаю… Я поначалу тоже верил во Всевышнего, в храм наш Спасский ходил, молился … А вот когда жена почти что год умирала – перестал… Нету его Бога-то! А, если и есть, то уж больно он занят своими делами! И на простые земные заботы ему наплевать! Так-то вот!

Григорий тяжело вздохнул: вспомнилась жена, как она болела и умирала в течение года… Он смахнул непрошенную слезу тыльной стороны ладони.

Телега, поскрипывая, медленно катилась по лесной дороге. Рыжуха, неспешно, плелась впереди, понурив голову, словно внимая горестным словам хозяина.

Деревня староверов. 1994 год

Путь староверов в здешние леса был долог и труден. Не все староверы сумели выжить, преодолев три тысячи вёрст, начиная от Польши до предписанного им удела. А те, кто выжил, поселился в болотистых лесах, разметавших по берегам реки Тартас.

Во второй половине семнадцатого века патриарх Никон при поддержке царя Алексея Михайловича Тишайшего провёл церковную реформу, приведя церковные книги и обряды в соответствии с греческими.

В это время в Московии, как называли Россию на Западе, появилось множество иностранцев, в частности немцев-протестантов. Церковные чиновники не донесли до простого народа суть реформы, «совершаемой на его же благо», отчего повсеместно появилось активное противление нововведениям. Тем паче, что в глазах народа это связывалось с непосредственным прибытием иностранцев. Многие священники восприняли происходящие перемены, как проявление «западничества и сатанинства».

Правление Алексея Михайловича было ознаменовано многими бунтами, польской войной, заменой серебряной монеты и медную. И в довершении – принятой церковной реформой. Даже после падения патриарха Никона царь не отменил своего решения. В результате власть получила отчаянное сопротивление монастырей – Соловецкий монастырь осаждался несколько раз, начиная с 1668 по 1676 год. Воевода Мещеринов приказал перевешать всех монахов. В обществе произошёл глубочайший раскол…

Раскольники, староверы, потянулись на земли Речи Посполитой и обосновались на реках Буге, Ветке и Соже. Польские паны охотно принимали беглых московитов и позволяли им селиться на пустующих землях.

Столетие спустя за западных границах Российской империи существовало множество старообрядческих деревень, которые не подчинялись никому, даже польским воеводам. К тому же они давали приют беглым российским крестьянам, а их становилось всё больше.

Екатерина II выражала крайнюю обеспокоенность таким положением дел и подписала специальный указ сената, в котором призывала старообрядцев вернуться в Россию: «Всем живущим за границею российским раскольникам объявить, что им позволяется выходить и селиться особливыми слободами не только в Сибири, на Барабинской степи и других порожних и отдаленных местах, но и в Воронежской, Белгородской и Казанской губерниях… Прощаются им все их преступления, разрешается носить бороды и даруется воля в выборе сословия, к какому кто себя отнесет. Определяются также льготы от всех податей и работ сроком на шесть лет».